Новый роман известного писателя, как и предыдущие его книги, поднимает
острые проблемы истории России и ее сегодняшнего дня. Главная героиня --
боярышня Вавила, наследница древнего рода Углицких, четыреста лет обитающего
в таежном поселке староверов на загадочной Соляной Тропе. Девушка становится
разменной картой в амбициозных играх различных политических и олигархических
движении, задавшихся целью захватить власть в стране, посадив на престол
Вавилу, как наследницу Рюриковичей.

1.

В начале марта завьюжило так, что деревня утонула по окна, а с
подветренной стороны сугробы и вовсе сомкнулись со снегом на крышах, зато
кромка увала облысела до желтой стерни, будто первая проталина появилась.
Ночью, вроде бы, ослабнет буран, и под светом дрожащего фонаря на
столбе видно лишь, как поземку несет, но на восходе ветер словно с цепи
сорвется и так разбежится по косогорам, так всколыхнет сыпучие воздушные
барханы -- белого света не видать. Зимой жителей в Холомницах было всего
четверо на двадцать дворов: сам Космач, старики Почтари и Кондрат Иванович
Гор, обрусевший немец по прозвищу Комендант.
Так вот, на четвертый день пурги, пробившись с другого конца деревни,
Кондрат Иванович с радостью заявил, что за свои шестьдесят с лишним лет
подобной метели не помнит и что разлад в природе происходит от запуска
ракет, которые дырявят небо, то есть озоновый слой атмосферы. Обычно Космач
начинал оспаривать подобные заявления, и тогда начиналась долгая и нудная
дискуссия, ибо старый служака никогда не сдавался и выворачивался из любого
положения, крыл цитатами, на ходу сочиняя за великих философов, астрономов и
физиков. Пойди потом поищи, откуда он что взял.
Комендант долгие годы служил на Кубе -- то ли в разведке, то ли в
личной охране Фиделя Кастро, а может, просто был великий выдумщик, ибо
Космач иногда шалел от его рассказов о тайных террористических операциях
американцев против Острова свободы, которые Кондрат Иванович с блеском
предотвращал. О его боевом прошлом на самом деле никто ничего толком не
знал, но доподлинно было известно, что поселился он в Холомницах вынужденно,
как и большинство здешних жителей, однако тщательно это скрывал. Овдовел он
рано и на старости лет стал никому не нужен, трое его сыновей и дочь еще лет
семь назад вспомнили свое происхождение и один за другим уехали в Германию,
за лучшей долей. Ко всему прочему, распродали не только свои квартиры, но и
отцовскую, будто бы по его просьбе купив взамен избу в глухой деревеньке
Холомницы. А это сто семьдесят километров от областного центра.
Однако, несмотря на свое положение, Комендант хорохорился, был самым
бойким и активным даже в летнюю пору, когда деревня заселялась дачниками. С
осени все разъезжались по зимним квартирам, и Кондрат Иванович начинал
сильно тосковать без общения, приходил к Космачу раза два-три за день и
иногда становился надоедливым, особенно если затевал какой-нибудь
бесполезный спор.
За эти метельные дни Космач даже соскучился по нему, ничего оспаривать
не хотел, да и Комендант вел себя странно, больше молчал, ерзал и часто
выглядывал в окно.
-- Может, на руках потягаемся? -- внезапно предложил он. -- Что-то я
подзабыл, кто кого в последний раз уложил?
До приезда Космача в Холомницы на руках здесь никто не боролся, и все
началось с того, что он однажды принял предложение Кондрата Ивановича и
легко его завалил, не подозревая, как сильно ущемил больное самолюбие.
Обиженный, он несколько дней не приходил, а потом привел Почтаря,
невысокого, квадратного и рукастого старика на подогнутых кривых ногах.
Схватка длилась минут пять, уже и мышцы начали деревенеть, но дед Лука,
несмотря на возраст, стоял, как молодой боец. Согнуть его руку удалось лишь
после нескольких тактических приемов, заставивших сильного и неопытного
соперника расслабиться.
С той поры в конце каждого дачного сезона Комендант начал
организовывать соревнование. Летом народ здесь отдыхал в основном не
болезненный, бОльшую часть жизни хорошо питавшийся и не чуравшийся спорта по
служебному долгу и образу жизни, -- бывшие советские и партийные работники,
уволенные директора предприятий, два бывших прокурора, один отставной
начальник паспортной службы и даже не доработавший до пенсии председатель
облисполкома. Когда-то у всей этой номенклатуры были казенные дачи, отнятые
во время борьбы с привилегиями, а скоро все они вовсе остались без работы и,
выброшенные из жизни, как-то разом и густо заселили Холомницы, раскупив дома
в опустевшей деревне по бросовым ценам. Многие по два -- три года жили здесь
безвыездно, то ли отдыхали, то ли скрывались, пока каждый не нашел себе
новое, пусть и не такое престижное место. На лето деревня заполнялась под
завязку, однако каждый существовал сам по себе: сблизиться и жить компанией,
как это часто бывает на дачах, не позволяло то ли безвозвратно ушедшее
положение в прошлом, то ли стыдливость в настоящем. Поединок на руках был,
пожалуй, единственным развлечением и общественным действом в деревне: все
остальное время всяк по себе ковырялся на своих грядках.
Тягаться на руках у Космача настроения не было, и Комендант, так и не
дождавшись поединка, начал развивать запретную тему.
-- Как ты живешь? Не пойму... Молодой здоровый мужчина, бороду побрить,
так вообще!.. Кандидат наук, умный, развитый, а как монах, честное слово.
Хоть бы в город съездил!
Раньше он впрямую никогда не касался подобных вопросов и порой даже
подчеркивал свое полное равнодушие к личной жизни не совсем обычного соседа.
В дачных деревнях было не принято лезть в душу, что Космача вполне
устраивало.
-- Мне и здесь хорошо, -- уклонился он. -- Смотри, дороги замело,
полное ощущение необитаемого острова. По крайней мере до весны.
Должно быть, на откровенность Комендант и не рассчитывал, тотчас
скомкал разговор:
-- Да уж, замело так замело... Хлеба на день осталось. На сухарях
придется сидеть...
Космач ничего не ответил, и гость, так и не дождавшись ни научной
беседы, ни предложения потягаться на руках, ни, на худой случай, рюмки
самогона, вроде бы засобирался домой.
Но прежде чем пойти, сделал еще один народный вывод: мол, нескончаемый
этот ветер оттого, что где-то умирает колдун или великий грешник, и буря не
уляжется до тех пор, пока не отлетит его зловредная душа.
-- А она долго не отлетит, это я говорю, -- добавил Кондрат Иванович.
-- Так что буран еще дня два-три будет. Ты же заметил, что я скажу, все
сбывается?
-- Не заметил, -- отозвался Космач.
-- Как? Помнишь, зимой, когда рыбачили у мельницы? Я же сказал, не лезь
на кромку, провалишься! И ты провалился!
-- Да у тебя просто язык шерстяной!
-- Ну вот посмотришь!
И уж до порога дошел, за дверную ручку взялся, однако решительно
вернулся назад, сел на табурет к печному зеву.
-- Ты хоть понимаешь, зачем я приходил? Зачем в такую бурю с другого
конца к тебе шел?
-- Чувствую, сказать что-то хочешь, -- предположил Космач. -- И никак
не можешь.
-- Хочу. Давно собирался. А вот посидел в заточении четверо суток и
решился.
Он достал из внутреннего кармана алюминиевый пенал из-под дорогой
сигары, но вытряхнул короткий окурок дешевой, кое-как припалил спичкой
черный конец: курил он редко, скорее всего, для антуража, дым пускал, однако
сейчас сделал несколько глубоких затяжек и вытер слезы.
Сам все время учил, что настоящие сигары в затяг не курят.
-- Когда ты сюда перебрался... месяца через два... Ко мне человек
пришел. Сам понимаешь, откуда... Сначала поинтересовался твоей персоной, как
да что, а потом предложил присматривать за тобой. Войти в доверие,
отслеживать, кто приходит, что приносит или уносит. Построить отношения
таким образом, чтоб ты мне ключ оставлял, когда уезжаешь куда. Печь
протопить, коня обрядить... Ну и досмотр сделать в избе. Человека этого
интересовал антиквариат. Золото, серебро, камни драгоценные, старинные книги
и документы. Если что найду, должен был сразу же сообщить. Телефон-то мне
поставили будто бы как ветерану, а на самом деле для оперативных целей.
-- Ну и ты, естественно, отказался?
-- Я бы мог отказаться, безусловно. Да они бы в покое меня не оставили.
Не мне, так детям навредят. Подбросят какую-нибудь дезинформацию властям,
мол, связаны с российской разведкой, испортят и карьеру, и жизнь... Я же для
них -- свой, а со своими они жестко обходятся. На пенсии ты, нет -- значения
не имеет. Вот в нашей деревне все бывшие, и секретари райкомов, и прокуроры.
Даже ты вот историк бывший, верно? А я нет, потому что в нашей службе всегда
ты настоящий.
-- То есть и сейчас на службе?
-- Да это сложный вопрос. Ведь каждый человек хозяин своей судьбы. Так
ведь нас учили? Я вот захотел уйти, а другие не хотят, кое-какие денежки
получают. Старикам все помощь. Мне надоело, знаешь, так засвербило... Буду
сам собой.
-- Что же ты согласился?
-- Знаешь, подумал, меня не завербуют -- другого найдут, из дачников,
например, дилетанта какого-нибудь. Они дураки и от этого борзые...
Космач пожал плечами, спросил невозмутимо:
-- А с чего вдруг такая откровенность? Ты что, Кондрат Иванович,
умирать собрался?
-- Да нет пока. -- Сподвижник Фиделя снова распалил сигару. -- Ты не
думай, я ни одного сигнала не послал. Хотя видел, и люди к тебе приходили,
так сказать, в конспиративном порядке. Подходящие объекты, кержачки
бородатые, и что-то приносили... Антиквариат у тебя находил и грамоты
старинные. Это еще в самом начале, когда произвел первый досмотр. И должен
заметить, Николаич, тайники ты делать не умеешь. Я сразу увидел: верхний
косяк на дверях горницы вынимается. Пальчиком постучал -- пустота есть, а
ведь в нем паз не долбят. Снял, а там свежая долбежка и два свитка...
Хорошо, что ты потом новый тайник сделал. Уже почти профессионально. Только
когда пробку из бревна вынимаешь, следи за руками, чтоб чистые были. А то
устал я грязь оттирать.
Космач впервые почувствовал беспокойство, но не связанное с
откровениями старика: сквозь гул метели явственно донеслось ржание коня в
стойле. С чего бы это вдруг? Накормлен, а поить еще рановато...
-- Первый досмотр делал, когда ты в Москву ездил, с диссертацией, --
невозмутимо продолжал Комендант. -- Потому что мне позвонили. Проверку
устроили, достоверную ли я информацию даю. Уже знали, что ты улетел, сюда
собирались... Я свитки эти убрал, а их трое приехало, ночью с задов зашли и
до утра всю избу твою обследовали. Меня на улице оставили, чтоб не впускал
посторонних. Но я все видел... В основном бумаги смотрели, записи
фотографировали... Уехали, я назад вложил. Знаешь, читать пробовал -- ничего
не разобрал. Язык какой-то... Вроде бы арабский, но не читается. Ни справа
налево, ни слева направо... Что там было-то?
-- Послания сонорецких старцев, -- отозвался Космач, прислушиваясь к
звукам на улице. -- На русском языке, только написано арамейским письмом,
справа налево.
-- Ага, понятно! Шифровка... Откуда они, старцы эти?
-- На Сон-реке живут.
Комендант открыл было рот, чтобы спросить, где такая река, однако
спохватился -- вероятно, сообразил, что любопытство неуместно, когда в
грехах каешься. Помялся немного, вздохнул.
-- Они потом интерес к тебе потеряли. Так, изредка позванивали, мол,
как живет наш подопечный, не собирается ли куда... Думал, закончили
разработку и забыли. Время-то суетливое, каждый день перемены. А года три
назад, когда к тебе один кержак приходил... Маленький такой и борода по
пояс. Клестианом Алфеичем зовут. Опять звонок, дескать, к Космачу гость
идет, и описывают, какой. К тому времени он ушел от тебя, неверная
информация, запоздали... Так я и доложил соответственно. Вот тут они
крыльями захлопали! Через два часа своего человека прислали. Помнишь,
контролер ходил, счетчики проверял?.. А сегодня опять звонок: нет ли гостей
у тебя? Оказывается, до сих пор тебя пасут. Так что если со мной что
случится, знай: ты под наблюдением.
-- А что с тобой может случиться?
-- Да мало ли... Все-таки седьмой десяток, сердце ноет. И, может, не от
ветра -- от перегрузки. Думаю много.
-- Надо было сразу сказать, и не мучился бы.
-- Нельзя! -- отрезал Кондрат Иванович. -- Ты человек молодой и в этих
премудростях неопытный. Мог случайно и меня сдать, и сам бы вляпался. А я
знаю, как проворачивать такие дела, чтоб и волки сыты, и овцы целы. Могу
даже научить.