После первой, разведочной экспедиции в одиночку он имел весьма смутное
представление о том, что нашел в глухой красноярской тайге, какой
исторический пласт копнул; пока была лишь интуиция, которой на первый раз
хватило, чтобы вернуться назад с вдохновением даже при нулевом результате.
Космач в то время уже был кандидатом, но работал младшим научным
сотрудником на историческом факультете, ждал преподавательского места, зимой
вел лабораторные на первом курсе, иногда подменял заболевших коллег, а на
самом деле собирал фактический материал для докторской своего шефа --
завкафедрой Василия Васильевича Даниленко, и о своей тогда и мечтать не мог.
Это Космача вполне устраивало, ибо с мая по октябрь он отправлялся в
экспедиции по заданию начальника, за государственный счет, но получалось --
работал в свое удовольствие, ибо ему нравились путешествия, скитания по
лесам, а будучи крестьянских кровей, он довольно легко вписался в
старообрядческую среду и скоро почувствовал, что начинается некая отдача.
Космачу бы к кержакам сроду не попасть, если бы Данила, как звали шефа
студенты, не писал диссертацию по истории никонианского раскола. Тема эта к
тому времени уже была перепахана не десяток раз, причем историками с
мировыми именами, и требовался совершенно свежий, оригинальный материал. А
его-то как раз не хватало, и придуманная Данилой очередная концепция или
рассыпалась сама, или кто-то очень умело разваливал, чем бы ее ни наполняли
и какими бы обручами ни стягивали.
Однако Василий Васильевич не сдавался, генерировал новые идеи, добывал
деньги, необходимые документы и весной опять засылал Космача в семнадцатый
век.
Сам он был насквозь кабинетный, болезненный да еще заикался, отчего
свои лекции писал как ритмическую прозу и почти пел на занятиях. Студенты
посмеивались над ним, передразнивали, однако уважали, как уважают всех
веселых и азартных неудачников, к каковым Данила и относился. Почему-то у
него были постоянные конфликты с Москвой, а точнее, с ЦИДИКом -- был там
такой центр, где выдавали специальные разрешения и деньги на проведение
исследовательских работ в старообрядческих скитах, а потом требовали
подробные отчеты об экспедициях. Космач был исполнителем, практиком и до
поры до времени особенно не соприкасался с таинствами этой кухни, замечал
только, что Василий Васильевич отсылает в Москву липовые отчеты, конструируя
из экспедиционных материалов некую полуправду.
-- Н-не достанется моя л-люлька проклятым л-ляхам! -- мстительно
повторял он. -- Или я н-не запорожец!
Он на самом деле постоянно курил трубку и возводил это в культ, таская
в карманах множество причиндалов к такому занятию -- несколько трубок,
разные табаки и набор для чистки, отчего давно и навечно пропитался
соответствующим запахом. Если он проходил по коридору или читал лекцию в
аудитории, чувствовалось и через несколько часов.
Мысль основательно проработать таинственный толк странников-неписах
принадлежала Даниленко. Он, вряд ли когда видевший кержаков живьем, как
опытный резидент, всегда очень точно ставил задачу своему разведчику;
возможно, поэтому Космачу удалось сблизиться с неписахами настолько, что ему
показали дорогу сначала в Аргабач, своеобразную базу странников,
разбегавшихся оттуда по всей стране и даже в Румынию и Болгарию без
каких-либо документов.
Лишь потом намекнули о Полурадах, мол, есть и оседлые странники, но
живут далеко и про них мало что известно.
И вот когда Космач вернулся поистине из семнадцатого века, Данила от
одного беглого рассказа так взволновался, что четверть часа не мог слова
вымолвить. Потом съел таблетку, выпил капель, закурил трубку и стал
заикаться еще больше.
-- И-й-есть попадание. Н-н-на будущий год с т-ттобой пойду. Й-я этот
ЦИДИК н-наизнанку выверну!
Как позже выяснилось, Данила посвящал своего МНСа не во все тонкости,
объяснить этот его порыв можно было лишь некоей местью провинциального
ученого столичной научной знати.
-- Вам со мной нельзя, -- заявил Космач. -- Можно испортить все дело.
-- П-почему?
От прямого ответа пришлось уклониться.
-- Чтоб ходить по тайге, нужно хорошее здоровье. Это в первую очередь.
-- Й-я вспомнил. З-заикастых и больных в скитах не признают. Т-ты это
хотел сказать?
-- Не то чтобы не признают, но считают блаженными. И отношение будет
соответствующее.
-- Скажешь, я т-твой глухонемой б-брат! -- Он был готов на все.
-- Придется бросить курить.
-- Д-да т-т-ты ч-чокнулся! Н-невозможно! Л-лучше не пойду!
После того в течение зимы Космач еще трижды, устно, письменно и уже
досконально, излагал все детали экспедиции: от кого к кому шел, о чем
говорили и как кто живет в Полурадах, как выглядят, как смотрят, что
едят-пьют и какую одежду носят.
Только о Вавиле молчал, ибо ее существование на свете к науке отношения
не имело.
Выслушав его, Данила всякий раз снова вдохновлялся на поход.
-- П-поведешь меня с собой. Как тень ходить б-буду. К-курить брошу!
Д-диктофон возьму, ф-фотоаппарат шпионский. Н-надо все писать и снимать.
Иначе н-никакого толку!
Старообрядцы и особенно странники боялись как огня и не выносили
никаких бумаг, записей и фотосъемки, при малейшем подозрении могли выставить
вон из скита и, самое страшное, -- пустить весть по Соляной Тропе, чтоб не
принимали анчихристовых слуг. И тогда путь закроется навечно. Космачу все
это было известно, и потому он пытался отговорить шефа от подобных затей,
однако тот стоял намертво.
-- Н-нет смысла иначе, нужен ф-фактический материал, пленки, снимки.
-- Опасно это, -- отговаривал Космач. -- Лучше все запоминать. Я так
натренировал память -- ни диктофон, ни фотоаппарат не нужны. Ложусь спать и
забиваю в сознание все, что было за день. Потом повторяю, что произошло
вчера, позавчера... И так каждьш день.
-- Й-й-я что, т-твою память к диссертации приложу?.. Т-только
вещественные доказательства, ккак на суде. Ин-наче хрен и к защите
д-допустят, ссволочи.
Должно быть, он отлично знал, за какую, еще совсем не известную Космачу
тему тот взялся и в каком виде ее надо подавать. Он вообще, как рыба в воде,
плавал в научной исторической среде, и слова его не раз потом вспоминались.
Особенно -- о могущественном и таинственном ЦИДИКе, который Данила обожал и
тихо ненавидел. Он не мог предполагать только того, что накануне выезда в
экспедицию попадет в клинику с затемнением в легких -- болезнью, которой
вроде бы никогда не страдал и все время лечился от язвы желудка. Все-таки
вечно торчащая в зубах трубка сделала свое дело.
Вместо себя Данила приставил к Космачу свою аспирантку Наталью
Сергеевну, женщину лет двадцати шести, с гладенькой прической, в очках и с
бледным, кабинетным лицом. Особа эта сразу не понравилась, а своей
готовностью служить шефу в любой роли вызвала раздражение.
-- Б-будешь говорить: жена, -- наставлял шеф. -- Она п-покорно станет
ходить за т-тобой, молчать, записывать и снимать.
-- Может, я сам справлюсь, в одиночку? -- безнадежно предложил Космач в
присутствии аспирантки.
-- Н-н-не справишься, -- был категоричный ответ. -- З-забирай девицу и
топай.
Когда они, уже вместе, пришли к нему в больницу накануне выезда,
Данила, далее своего кабинета носа не высовывавший, вдруг без единой запинки
прочитал целую лекцию, впоследствии оказавшуюся весьма полезной.
-- Мы неправильно строили отношения. Я все понял. И ты запомни: никогда
не старайся сделаться своим для староверов. Не ломи с ними, как конь, не
выслуживайся своим горбом, не сокращай дистанции. Ты -- ученый муж! Как
только они почувствуют, что ты такой же, как они, -- доступ к информации
получишь лет через сорок, и то если сильно постараешься. Они не такие
простые, как кажется на первый взгляд, и не такие уж наивные, какими им
хочется выглядеть. Пока ты ученый, пока ты в их сознании принадлежишь к
некоей высшей породе людей, пока ты живешь, чтобы искать истину, ты им
интересен.
Летели самолетом до Красноярска, оттуда на теплоходе по Енисею до
пристани Ворогово, затем на попутках до Воротилово -- последнего населенного
пункта, дальше лишь старые лесовозные дороги, эдак километров на полета, а
еще глубже -- тайга нехоженая, болота и урманы. Коней на лесоучастке взяли
по договору, оставив залог в две тысячи рублей, но зато на выбор -- двух
кобыл под седла и молодого мерина завьючили грузом, которого было порядочно:
в двух рюкзаках везли продукты, нехитрые подарки для женщин, патроны и
ружейные запчасти для мужчин, резиновую лодку, спальные мешки, палатку, да
еще пришлось купить мешок овса.
Было начало июня, только что схлынуло половодье, погода стояла теплая и
солнечная, гнус особенно не донимал, но теплые лывы, оставшиеся от разливов,
чернели комариной личинкой -- через недельку дышать станет нечем, а ходу до
Полурад что пешему, что конному -- двенадцать суток.
Поначалу Космач присматривался к своей ассистентке, не оберегал от
работы -- даже коней научил треножить, инструктировал, поучал -- все
выносила: и день в седле, когда, спустившись на землю, не можешь встать на
ноги, и кухарство на костре, и ночевки на болоте. За неделю конного хода они
немного сблизились, по крайней мере, не стало официальных отношений и
предвзятости, которая одолевала Космача. Единственное, что ему не нравилось,
-- ее роль жены.
-- Давай так: ты мне -- сестра, -- предложил он однажды. -- Это будет
лучше и убедительнее.
-- А мне кажется, жена лучше, -- засмеялась Наталья Сергеевна. -- Это
солидно.
-- Подумай хорошо, нам придется спать в одной постели. Это тебя не
смущает?
-- Напротив, это меня возбуждает. -- Она сняла очки и вместе с ними --
образ учительницы женской гимназии. -- Свершится то, что бывает только в
грезах одинокой женщины. Просыпаешься и чувствуешь; рядом спящий мужчина...
Чужое, незнакомое тело, от которого исходит тепло, обволакивающее мужское
дыхание... Ночь и полная темнота, случайные прикосновения рукой, обнаженным
бедром и -- запрет! Табу! Ничего нельзя! А запретный плод так сладок...
-- Ты что, сексуальная маньячка? -- в сторону спросил Космач.
-- Нет, я одинокая женщина.
-- Так вот, легенда по поводу супружества отменяется. Мы брат и сестра.
Вся эта родственность была обязательной, ибо, по нравам и законам
староверов, чужие люди не могли странствовать вместе. Это вызвало бы
настороженность, разрушило едва установленный контакт с оседлыми неписахами.
Если есть доверие к тебе, то оно автоматически распространяется на жену,
сестру, брата, сына, но ни в коем случае не на чужого, пусть даже самого
близкого по духу человека, которого ты привел с собой. Из-за незнания
подобных щепетильных тонкостей была загублена не одна экспедиция, кержаки
закрывались наглухо и своим подчеркнуто равнодушным отношением или в
открытую выгоняли гостей из скитов, не объясняя причины, и еще весть пускали
по Соляной Тропе, чтоб не принимали этих ученых странников. Данила,
кабинетный аналитик, не мог найти твердого и определенного объяснения такому
явлению, хотя высказывал предположение, что это продиктовано сохранившейся у
старообрядцев родовой психологией семнадцатого века: доверять можно только
кровной родне или супругу.
Наталья Сергеевна не спорила, однако и особой покорности не проявляла.
-- Если это нужно для дела, я готова быть и сестрой. "Миленький ты мой,
возьми меня с собой...". -- пропела она. -- Но не забывайте, Юрий
Николаевич, нас с вами повенчал сам Василий Васильевич, а мы его рабы и
работаем на него.
Аргумент был веский, неоспоримый и прозвучал обидно. Космач лишь
поежился и ничего больше не сказал.
И пока он раздумывал, кем лучше представить ассистентку, к выбору
легенды подтолкнул случай После переправы через холодный, ключевой Сым
Космач пустил коней на дневную кормежку, сам же лег на песке, обсыхал и
грелся на солнышке, поскольку плыл вместе с лошадьми. Наталья Сергеевна
переезжала реку на резиновой лодке, вместе с вещами и седлами, и потому
решила искупаться в теплом заливчике, а заодно затеяла постирушку, пользуясь
тем, что на жарком и ветреном берегу нет гнуса и сохнет все быстро. Она уже
давно не стеснялась Космача, походные условия, в которых оказалась привыкшая
ухаживать за собой женщина, диктовали свои правила, а может, умышленно
поддразнивала его -- в любом случае, дорвавшись до воды, она раздевалась
донага, хватала шампунь, мыло с мочалкой и устраивала баню. Так было и на
этот раз. После мытья и стирки она развешивала на кустах белье, когда Космач
увидел на берегу человека -- короткого бородача средних лет, стыдливо
отвернувшегося в сторону Дерюжная лапотинка, валяная шапка, несмотря на
жару, бродни из сыромятной лосиной кожи и старенькое ружьишко на плече --
странник, и сомнений нет.
-- Христос воскресе. люди добрые! -- весело поздоровался и поклонился,
когда Наталья Сергеевна, схвативши платье, спряталась в ивняке. -- Простите
уж. что не ко времени явился... Да ведь дело житейское, дорожное..
Космач тоже раскланялся, натянул брюки: вынесло же его в такой час! И
ведь наверняка давно стоял затаившись, подсматривал, прежде чем выйти...
Мужичок помялся
-- Лошадки-то твои кормятся?
-- Мои...
-- Кобылки добрые, особенно гнедая... Ты не ученый ли? А то слух был.
идет нынче не один, с женой...
Вести по Соляной Тропе разносились молниеносно и необъяснимо с точки
зрения здравого рассудка.
-- Ученый...
-- Вот и я смотрю... А меринок у тебя прихрамывает, должно, стрелку
намял.
-- Да есть маленько...
-- На ночь в глину поставь, так отойдет.
Космач достал из вьюка пачку винтовочных патронов, но отсчитал всего
пять, подал встречному.
-- Помолись за путников, божий человек.
У того глаза блеснули радостно: хоть и бродил с дробовиком, но винтовку
наверняка имел. И если даже нет, то патроны эти были своеобразной валютой,
за обойму давали соболя, пуд ржаной муки или фунт соли
-- Благодарствую, -- ответил сдержанно. -- И помолюсь. А зовут меня
Клавдий Сорока. Слышат?
-- Конечно, слышал!