Луч утреннего солнца, проникнув сквозь запылённое стекло, скользнул по лицу и замер. Юрка, недовольно поморщившись, повернулся на другой бок и снова засопел. Но луч не хотел сдаваться. Тихо прокравшись по подушке, он снова нашёл Юркино лицо – тёплый луч весеннего солнышка, он приятно согревал щеку. Юрка приоткрыл один глаз, что-то проворчал, словно старик, и сел на кровати.
В кухне было тепло. Непривычно тепло. За ту длинную, суровую зиму Юрка уже позабыл, как может быть тепло в квартире. Даже стало немножко душно спать под стёганым ватным одеялом, когда взошедшее солнце посветило в окно.
Ещё в начале зимы они с мамой перебрались из комнат в кухню, поближе к печке. Самодельная печурка кое-как нагревала небольшое помещение, но на всю квартиру её не хватало. Спали они на одной кровати, часто не раздеваясь, чтобы было теплей. И вот теперь можно было снова подумать о том, чтобы с первым теплом перебраться в комнаты. На дворе была весна - ранняя, с капелью и ручейками, с безоблачным небом и ласковым солнцем. С улицы, невзирая на запертое окно, доносилось разноголосое птичье пение. Так птицы поют только весенним утром – звонко, весело, наперебой. Они радовались солнцу, теплу, весне, радовались тому, что смогли пережить лютые холода. Несмотря на войну, природа жила своей жизнью.
Юрка зевнул, сладко потянулся и, как был в трусах и майке, босой встал и подошёл к плите. Матери в кухне не было. На самодельной печке в кастрюльке что-то булькало, рядом закипал чайник. Ещё накануне мама где-то раздобыла пару стаканов ячменя, и теперь варила из него пресную кашу. Юрка потянул носом аппетитный запах варева и от предвкушения завтрака закрыл глаза. В это время в кухню вошла Анна Яковлевна.
- Доброе утро, мамочка, - бодрым голосом сказал Юра.
- Доброе утро, - ответила мать, улыбнувшись. – Ты почему босой и не одетый? Вот простудишься – чем я тебя лечить буду?
- Не простужусь! – озорно подмигнув, возразил Юрка. – Весна же на улице, а ты всё боишься, что я простужусь.
- Вот весной как раз и можно легко простудиться, доверившись первому теплу. А ну-ка, быстренько умываться и одеваться! Не хватало нам только воспаления лёгких, - с напускной строгостью сказала мама.
Юрка послушно подошёл к рукомойнику. Ничего не могло испортить ему хорошее настроение. Весенний лучик и птичье пение сразу же настроили его на весёлый лад. Юра умывался, фыркал, повизгивал, и даже рискнул плеснуть холодной водой себе на шею и спину, чего давно не делал. Брызги попали на печку, и та злобно зашипела. Юрка схватил висевшее рядом на гвоздике вафельное полотенце, начал усердно вытираться.
Весна манила, звала на улицу. Быстро опорожнив тарелку с кашей и запив её кипячёной водой, Юрка надел пальто, натянул резиновые сапоги поверх шерстяных носков и помчался вниз по лестнице. Возле подъезда, гоняя прутиком какую-то щепку в большой луже, его уже поджидал Петька.
- Слышь, Юрка, у меня в заначке есть пять сигарет, - не здороваясь, сказал приятель. – Если сможем добыть ещё одну, то можно сегодня выменять на сахарин.
- А не врёшь? – недоверчиво спросил Юрка. – Откуда у тебя они? Мы же вчера только две добыли?
- Зуб даю! Во, гляди, – и Петька, опасливо поглядывая на окна, достал из кармана пальто жестяную коробочку, в которой лежали пять немецких сигарет.
- Ух, ты! – восхитился Юрка. – Где добыл?
- Утром мать за водой послала, а там с бочкой уже не немец, а румын или итальяшка. Я так и не понял, кто он. Но форма не немецкая. Пилотка такая высокая, а на ней что-то вроде треугольника…
- Ну, и чё дальше? – нетерпеливо оборвал разглагольствования приятеля Юрка.
- Чё дальше? – обиделся Петька. – Да ничё. Несу я воду, а он на бочку показывает. Ну, как и тот, что раньше стоял. Я выливаю воду в бочку, собираюсь снова шлёпать к колодцу и вижу – закурил итальяшка.
- А может румын? – заинтересованно спросил Юрка.
- Может и румын - кто их разберёт? – мудро рассудил Петька. - Так вот, я ему на цигарку показываю и говорю, дай, мол, одну. А он достаёт пачку и что-то спрашивает, показывая на сигареты. Ну, я ему киваю: да, да! А сам думаю - щас как даст он мне пинка, буду кувыркаться до самого колодца. Испугался я, если честно. А итальяшка, или румын – кто их разберёт? – показывает на ведро, на колодец, затем показывает один палец и кивает на бочку. Ну, думаю, меня не убудет, если лишнее ведро принесу. А вдруг не обманет?
- Не обманул? – удивлённо спросил Юрка.
- Как видишь. Принёс я ему ведро, а он мне – три сигареты! – растопырив три пальца и показав их Юрке, гордо ответил Петька.
- Ух, ты! Повезло! – с лёгкой завистью в голосе сказал Юра.
- А то! – хитро подмигнул ему приятель.
- Ладно, айда к Сумскому. Может быть, повезёт ещё разок, – согласился Юра, и оба приятеля пошли к базару, по пути измеряя сапогами глубину всех луж.
Или по случаю субботы, или по случаю весенней тёплой погоды на базаре было необычно много людей. Приятели ходили кругами, высматривая наиболее доброго, на их взгляд, немца. Важно было не просто доброго немца найти, а ещё и такого, чтобы курил. Чтобы наверняка спрашивать. Уж если рисковать получить пинка или затрещину, то хотя бы знать, что есть шанс ещё и раздобыть сигарету.
- Гляди, Юрка, вон тот, что со свёртком в руке, - кивнул Петька в сторону магазина, - Вроде с виду не злой. Давай, попробуй у него выпросить.
- Боязно немножко, - заколебался Юра.
- Да ты чё? Немец вроде не злой. Ты, главное, очень близко к нему не подходи, – проинструктировал товарища Петька. – Давай, не тяни, а то уйдёт.
Юрка собрался с духом и пошёл к немцу. Тот стоял у витрины магазина, подставив веснушчатое лицо с рыжими бровями и рыжими ресницами солнцу, и улыбался. Юрка надеялся, что человек в таком настроении, даже если он немец, не станет давать ему пинок под зад, и, осмелев, подошёл к нему почти вплотную.
- Гер официр, - тихим голосом произнёс Юрка заученную фразу, - гиб мир битте айне цигаретте. Фатер виль айне раухен.
Немец опустил голову, внимательно посмотрел на мальчишку и, улыбнувшись, протянул Юрке сигарету. Тот, до конца не веривший в удачу, быстро сказал «Данке» и стремглав побежал к поджидавшему его Петьке.
Домой Юрка летел на крыльях счастья. За пазухой у него был свёрток с несколькими таблетками немецкого сахарина. Отперев ключом дверь, он прямо с порога закричал:
- Мама, мама, я сахарина раздобыл!
И вдруг остановился, как вкопанный. В кухне за столом сидел незнакомый мужик в деревенском кожухе и настороженно глядел на Юрку. Напротив мужика сидела мать, на полу лежал небольшой холщёвый мешок.
- Ты чего разорался, как в лесу?! – строго спросила мать. – Ну-ка, поди к себе в комнату. Нам с человеком поговорить нужно.
Анна Яковлевна встала, подошла к входной двери и заперла её на ключ. Затем вернулась в кухню, плотно прикрыв за собой и эту дверь. Юрка, понурив голову, ушёл к себе в комнату. Из кухни доносились приглушенные голоса матери и мужика. Сначала Юрка хотел прикрыть и свою дверь, но детское любопытство взяло верх, и он, весь обратившийся в слух, встал за дверным косяком. Но, как он ни старался уловить разговор, ничего не получалось – взрослые разговаривали на пониженных тонах. Только несколько отдельных слов и смог расслышать.
Минут через десять мужик, надев облезлую шапку и взяв в руки мешок, вышел из квартиры, оставив на столе буханку хлеба. Юрка зашёл в кухню и несмело сказал:
- Мам, я сахарина немножко раздобыл.
- А? – оторвалась мать от своих раздумий. – Сахарин? Молодец, сынок.
Анна Яковлевна взяла из рук Юры свёрток и, улыбнувшись, погладила сына по голове.
- Добытчик ты мой, - уже ласковым голосом похвалила она сына. – Я сейчас чайник вскипячу.
Юрка весь расцвёл в счастливой улыбке. В последние полгода не часто у них был сахарин, в лучшем случае патока. Сахарин даже не всегда можно было увидеть на базаре. А тут – такая удача!
Прихлёбывая горячий, слегка подслащённый чай, сваренный из каких-то трав, Юрка, заговорщицки понизив голос, спросил:
- Мам, а этот дядька – подпольщик?
- Что ты мелешь? Какой подпольщик? Это знакомый приходил, из села. Вот, хлеба нам принёс – кивнула мать на буханку.
- А почему он говорил с тобой про какие-то сведения? И что нужно что-то куда-то передать?
- Цыц! Ничего такого он не говорил, тебе послышалось. Забудь об этом! И не болтай нигде! Никакой он не подпольщик, а деревенский мужик, - разгневанно сказала мать. – И слово это чтобы вслух нигде не произносил. Забудь вообще это слово – подпольщик. Ты понимаешь, что за него тебя немцы могут повесить?
- Да, мама, конечно, я не буду болтать, - испуганно проговорил Юрка и уткнулся носом в кружку. Он поверил матери, что тот мужик никакой не подпольщик, а обычный селянин. Да и какой из него подпольщик? Разве эти мужественные люди такие? Он представлял себе подпольщика в кожаной куртке, с наганом, пробирающегося ночью по тёмному городу, чтобы взорвать фашистский склад или комендатуру, или чтобы доставить важный пакет партизанскому командиру. А тот дядька совсем не был похож на подпольщика: драный кожух из овчины, стоптанные нечищеные сапоги, облезлая ушанка… Разве таким должен быть подпольщик? Нет, конечно. Это просто какой-то мамин знакомый из села пришёл, чтобы на хлеб что-то выменять. Хотя некоторые сомнения всё же закрались в душу мальчика. Он расслышал, как дядька сказал: «сведения» и «нужно передать». Или ему это пока-залось?
Но одно Юрка усвоил твёрдо: никогда, ни при каких обстоя-тельствах нельзя говорить слово «подпольщик», и тем более «партизан». Ему не один раз довелось видеть повешенных людей с табличкой на груди и надписью «Партизан». Только лишь с Петькой они могли иной раз пошептаться на эту тему. Но о приходе того дядьки Юрка не сказал даже своему другу. Во-первых, опасался быть осмеянным за то, что сельского мужика принял за подпольщика, во-вторых… а вдруг он и правда подпольщик, а Юрка таким образом разболтает, пусть даже и лучшему другу, военную тайну?!
На следующий день Анна Яковлевна вернулась с базара вся заплаканная.
- Мама, ты почему плачешь? Тебя обидели? – испугался Юрка.
- Ой, сынок, беда случилась, - всхлипывая, сказала мать. – У меня на базаре сумку украли вместе с паспортом.
- А деньги там были? – взволновался Юрка.
- Да что деньги? Не было денег. Но паспорт!.. Что же делать теперь?
Юрка до конца не понимал, почему кража паспорта такая уж беда, но догадывался, что без веской причины мать так убиваться не стала бы из-за него.
- Мам, а что бывает за то, что нет паспорта? – осторожно спросил он.
- Ну как же? Могут арестовать, взять в заложники. Да и вообще без него нельзя выходить на улицу, - Анна Яковлевна задумалась. - Нужно завтра же заявить в домоуправление. Может быть, хоть справку какую-то выдадут. Нельзя же совсем без документа.
Обращалась ли мама в домоуправление, или нет – Юрка не знал. Забыл спросить. И вообще он забыл об этой неприятности: свои мальчишеские заботы были на переднем плане.

В конце апреля, утром, к ним в квартиру постучали. Мать открыла дверь, а Юрка выглянул из своей комнаты. В прихожую вошёл мужчина в забрызганных сапогах, сером прорезиненном плаще и шапке-пирожке, надетой не по сезону. С плаща на пол стекали тонкие струйки воды. Мама предложила гостю пройти в кухню, а Юрке велела пойти погулять. Несмотря на то, что погода была явно не для прогулок, – шёл дождь, - Юрка не стал возражать. Быстро собравшись, он вышел во двор и направился к Петькиному подъезду.
Гулять под дождём не хотелось, сидеть дома у Петьки – тоже, поэтому они устроились на лестнице у самого чердака.
- Слыхал, вчера полицаи хотели поймать в Госпроме обезьян, - сообщил новость Петька.
- Ну, и как? – вяло поинтересовался Юрка.
- Говорят, не поймали, - Петька посмотрел на мокрое окно и предложил: - А может быть сходим туда?
- Куда? – рассеянно спросил Юрка.
- В Госпром.
- Что мы там забыли? На немца или на полицая нарваться?
- Может быть увидим тех обезьян, - неуверенно предположил Петька.
- Дулю с маком мы там увидим. Их никто не видел. Только разговоры одни. Нет там никаких обезьян, а люди зря болтают, - Юрке явно не хотелось продолжать разговор.
- Как это нет? Рассказывали, что видели их там. Ещё зимой видели. И кормили их.
- Нет, не пойдём. А вдруг там и сегодня полицаи их ловить надумают? Ещё пристрелят вместо мартышек, - возразил Юрка.
С началом фашисткой оккупации Харькова в зоопарке, ста-рейшем на Украине, не хватало корма для животных. Паровое отопление не действовало, а печурка, которую топили оставшиеся в Харькове сотрудники зоопарка, не могла обогреть помещение. Поэтому обезьяны тесно прижимались друг к другу, тем самым согревая себя. Однажды утром три макаки-резуса, Дези, Роза и Гектор, две самки и самец, порвали сетку и выбрались на волю. Их поиски были безрезультатными. В холодное время макаки бродяжничали по чердакам домов, а когда было тепло, прятались в разбомбленном здании Госпрома. Еду у людей выпрашивали. Воровали все, что плохо лежит.
Когда Харьков освободила Красная Армия, служительница обезьянника Александра Андреевна Стародубцева решила вернуть своих бывших питомцев. Вместе с другими служителями зоопарка отправилась их ловить. Вооружились сачками, палками, рогатинами. Удалось поймать только Гектора. Он гневно и тоскливо кричал. Ночью на его зов пришли подруги. Стародубцевой лаской удалось заманить их в клетку. Так обезьяны снова оказались в зоопарке и стали одними из немногих животных, переживших оккупацию.
- Пойду домой, Петька, - Юрка встал и протянул приятелю руку. – Что-то не хочется гулять в такую погоду.
- Бывай, - скоро пожав протянутую руку, согласился с ним Петька. – Погода, в самом деле, дрянная.
Отпирая дверь, Юрка гадал – ушёл уже визитёр, или ещё нет? Если ещё не ушёл, то от матери можно было получить нагоняй. Она же не зря его выпроводила в такую погоду.
Гость был ещё дома. Они с матерью стояли в кухне возле стола, мама зачем-то высыпала в старый портфель жареные зёрна ячменя. Рядом на столе стоял новый портфель, в который гость убирал какие-то бумаги. Гость резко обернулся. Увидев Юрку, он стал у стола так, чтобы своей спиной закрыть от Юркиного взора портфель, и защёлкнул замок. Вскоре они вместе собрались уходить. Мать велела Юре никуда из дома не отлучаться и, ничего не объяснив, спешно вышла из квартиры вслед за мужчиной.

Юрка прождал до позднего вечера, но мать всё не возвращалась. Оставаться ночью одному в квартире ему было страшно, он запер дверь и постучался в квартиру к Тертычным, жившим этажом ниже. У них он и заночевал.
Утром Юра вернулся домой. Матери не было. Прождав в беспокойстве до вечера, он оставил на столе записку и снова пошёл к Тертычным. Так, в тревожном ожидании прошло несколько дней.
- Ты, Юрочка, не волнуйся, мама скоро придёт, - успокаивала Юру соседка. - Она, наверное, ушла на село, чтобы выменять что-нибудь на продукты. Ушла далеко – ведь в ближних сёлах уже ничего нельзя выменять. Но скоро мама должна вернуться.
- Да, она мне как-то говорила, что ближние к Харькову сёла тоже голодные, - соглашался Юра. – А вдруг её где-то немцы схватили, или полицаи?
- Ты не думай об этом. Всё будет хорошо, и мама скоро вернётся, принесёт крупы или муки, - неуверенным голосом ответила соседка.
- Да, конечно, если только сможет что-то выменять, - задумчиво произнёс Юрка.
На самом деле он не верил в то, что мать ушла на село за продуктами. Юра видел, как мать тогда уходила: она ничего не взяла с собой для мена, наоборот, зачем-то даже унесла имевшийся в доме ячмень. «Без вещей на обмен в село можно было и не ходить, это и дураку понятно», - подумал он, но вслух ничего не сказал.
Весь день он провёл дома. В полдень заходил Петька, звал на улицу, но Юрка решил никуда не уходить и дожидаться возвращения матери в квартире. Он представлял, как мама будет волноваться, не застав его дома. Конечно, можно было оставить на видном месте записку и уйти с Петькой, но гулять не хотелось. Он подолгу стоял у окна, глядя во двор в надежде, что вот сейчас из-за угла появится мама, и тогда все его волнения и тревоги останутся позади.
Вечером в дверь постучали. Юра стремглав бросился открывать, ожидая увидеть на пороге мать. Он даже не подумал о том, что у матери были ключи от квартиры, и что она не стала бы стучаться.
Юрка быстро отворил замок и рывком распахнул дверь. На лестничной площадке стоял незнакомый мужчина средних лет.
- Мне бы Анну Яковлевну, - не поздоровавшись, спросил визитёр.
- А её нет дома, - растерянно ответил Юра.
- А скоро придёт? – поинтересовался мужчина.
- Н-не знаю.
- А ты, малец, кем ей будешь? – прищурившись, спросил незнакомец.
- Это моя мама, - немного невпопад ответил Юра и тут же поправился:
– Я её сын.
- Значит, говоришь, она не скоро будет? – задумчиво произнёс мужчина. – А из взрослых больше никого дома нет?
- Нет, я один, - сказал Юрка и тут же спросил:
- А зачем Вам нужна моя мама?
- Ну, ежели никого из взрослых нет, то передай маме вот это, – незнакомец протянул Юрке какую-то книжицу. – Это паспорт твоей мамы. Я нашёл его недалеко от базара, да всё времени не было принести.
- Спасибо, дяденька, - поблагодарил Юрка, тут же проникнувшись симпатией к незнакомцу.
- И скажи, пусть больше не теряет паспорт. Без паспорта сейчас никак нельзя. Нарвётся, не приведи господь, где-то на проверку документов, и заберут в гестапо, - поучительно сказал мужчина, подняв вверх указательный палец.
- Она его не теряла. У неё сумку украли на базаре, - Юра попытался оправдать маму.
- Ну, бывай здоров, - сказал мужчина, улыбнулся и пошёл вниз по лестнице.
Юрка какое-то время растерянно вертел мамин паспорт в руках, не зная, как с ним поступить. И тут ему вспомнились слова незнакомца: «Без паспорта сейчас никак нельзя… заберут в гестапо…»
Парень представил себе, что мать сейчас томится в холодной тёмной тюрьме, и её не выпустят оттуда, пока она не покажет свой паспорт. От этой мысли мурашки пробежали по телу, и Юрка, забыв даже запереть дверь, помчался к Тертычным.
- Вот… какой-то дядька... вот… принёс, – сбиваясь от волнения, Юрка протянул паспорт открывшей ему дверь соседке.
- Кто принёс? Что принёс? Что случилось? – испуганно спросила Тертычная.
- Дядька… мамин паспорт, - сбивчиво стал пояснять Юра, - сказал, что нашёл возле базара, что маму без паспорта могли забрать в гестапо.
- Какой паспорт? – удивилась соседка. - У мамы что, не было паспорта?
- У неё украли сумку на базаре. А в сумке был паспорт, - возбуждённо сказал Юра. – Дядька его нашёл и принёс. И сказал, что маму могли забрать…
- Ужас! – перебила его Тертычная, всплеснув руками. – Как же можно без паспорта?
- Вот и дядька тот говорил, что нельзя, - добавил Юрка.
- Да ты заходи, не стой на пороге, - спохватилась соседка.
Юрка вошёл в прихожую и спросил:
- Что теперь делать, Мария Ивановна? Как маме помочь, если она в тюрьме?
- Нужно завтра с паспортом сходить в управу. Там скажут, что нужно делать, - рассудила соседка.
- Может быть, я сейчас сбегаю? – возбуждённо спросил Юрка, готовый сию минуту сорваться и бежать куда угодно, только бы вызволить из заточения маму.
- Куда ты сейчас побежишь? Ночь почти уже. Завтра с утра пойдёшь. А пока сядь и покушай, у меня там немножко каши есть, да ложись спать, – сказала Мария Ивановна, и добавила:
- Утро вечера мудренее.
Этой ночью Юрка долго не мог заснуть, всё вертелся с боку на бок и думал о маме. Наконец глубокой ночью он всё-таки уснул. Ему снилась страшная комната без окон, с чёрными стенами, по которым стекала холодная вода на каменный пол. На полу, обхватив колени руками, сидела его мама, а рядом с ней стоял огромный немец в чёрном мундире с плёткой в руке. «Где паспорт? Без паспорта нельзя! Без паспорта расстрел!» - зловеще шипел немец, а затем громко расхохотался: «Расстрел! Расстрел! Расстрел!..»
Юрка проснулся в холодном поту, ужас охватил всё его существо. Сев на кушетке, он испуганно огляделся. Сообразив, наконец, где он находится, и что это был всего лишь страшный сон, что сквозь оконное стекло уже проглядывают низкие лучи утреннего солнца, мальчик немного успокоился. Быстро вскочив, он пошёл в кухню, откуда доносилось невнятное пение Тертычной.
- Доброе утро.
- А, проснулся, - вместо приветствия сказала Мария Ивановна.
- Да, проснулся. Мне нужно идти в управу с маминым паспортом, - напомнил ей Юра.
- Да, конечно иди, - ответила ему Тертычная. – Если маму арестовали из-за паспорта, то её тогда отпустят. Иди, Юра, иди в управу.
Управа находилась недалеко, всего в двух кварталах от дома. Юра шёл бодрым шагом, размахивая в такт ходьбе зажатым в руке паспортом. Он шёл и представлял себе, что как только он покажет мамин паспорт, её тут же отпустят домой. Но чем ближе Юрка подходил к управе, тем меньше уверенности в успехе у него оставалось.
В коридоре управы Юра растерянно остановился. Вдоль стен, по обе стороны, было много дверей с табличками. В которую из них ему следовало войти, он не знал. Спросить же было не у кого – коридор был пуст, свет из дальнего окна едва освещал его, стояла мёртвая тишина. Юрка нерешительно пошёл вперёд, в полумраке едва различая таблички, прибитые к дверям. Шаги гулко отдавались в пустом коридоре, некоторые половицы поскрипывали под ногами. Сердце тревожно колотилось в груди, почему-то стало страшно.
Пройдя до конца коридора и так и не поняв, в которую же дверь ему следует войти, Юрка готов был по-быстрому ретироваться из этого зловещего помещения. Но тут открылась одна из дверей, и из неё вышла женщина. Она направилась в противоположную сторону, и Юрка испугался, что она сейчас уйдёт и ему снова не у кого будет спросить, куда же всё-таки обращаться.
- Тётенька, подождите, - окликнул он женщину.
- Да? – обернулась она и вопросительно посмотрела на него.
- Тётенька, у меня здесь… у меня… я хотел узнать… - Юрка не мог совладать с охватившим его вдруг волнением.
- Юра? – удивлённо спросила женщина. – Что ты здесь дела-ешь?
От этого вопроса Юрка ещё больше растерялся. Он стоял, протягивая мамин паспорт, не в силах вымолвить ни слова.
- Да что же ты молчишь, будто в рот воды набрал? – усмехнулась женщина, и тогда Юрка узнал в ней мамину давнюю знакомую Елену Ивановну. Это придало ему храбрости и решительности, и он всё ей рассказал. Рассказал о том, как мама спешно ушла из дома с каким-то незнакомым ему мужчиной, о том, как сам он ждал её возвращения, ночуя у Тертычных, и об украденном паспорте рассказал, и о незнакомце, который этот паспорт вчера принёс.
Елена Ивановна выслушала его, не перебивая, погладила по голове и сказала:
- Тебе, Юрочка, надо бы не сюда идти, а на Сумскую, 100.
- В гестапо? – испуганно спросил Юра.
- Нет, в гестапо тебя не пустят. Но в том же доме сейчас находится штаб городской полиции. Если маму арестовали из-за паспорта, то у полицаев должны быть сведения об этом. Сходи туда, может быть, там ты что-то узнаешь, - сказала Елена Ивановна.
Юрка согласно кивнул и побрёл по коридору. Он очень боялся идти на Сумскую улицу. Об этом месте в Харькове ходили жуткие слухи, люди старались стороной обходить квартал, где располагалось гестапо. Это было место, откуда не возвращались. Но, ради спасения мамы Юра решил во что бы то ни стало перебороть свой страх и узнать о том, где она сейчас находится.
- Постой! – окликнула Юру Елена Ивановна, - погоди минутку.
Она подошла ближе к Юре и тихо спросила:
- Тебе есть что кушать, Юра?
Юрка неуверенно кивнул головой:
- Было немножко крупы. Я её к Тертычным отнёс, мне из неё Мария Ивановна варила кашу.
- Погоди немножко, я сейчас тебе принесу талонов на продукты, - сказала она и вернулась в комнату, из которой только что вышла. Через минуту она протянула Юрке несколько талонов.
- Получишь по ним в гастрономе продукты, - почти шёпотом сказала Елена Ивановна. – Только спрячь их подальше и никому не рассказывай о том, что я тебе их дала. И гляди, не потеряй.
- Спасибо, тётя Лена, - поблагодарил Юра. - Я пойду?
- Иди. Да, Юра, полицаям скажи, что мама ушла на село и не вернулась. Ты понял меня? Ни слова больше! – наставительно сказала Елена Ивановна и добавила: - Если не удастся найти маму, или если она на днях сама не вернётся – приходи снова сюда, ко мне. Будем тогда вместе думать, что делать дальше.
Выйдя из здания управы, Юра постоял несколько минут, собираясь с духом, и пошёл в сторону Сумской улицы. Мысли путались в голове, воображение рисовало жутковатые картины. На полпути он даже остановился и захотел повернуть назад, чтобы взять с собой Петьку - всё-таки вдвоём не так страшно, но, поразмыслив, он отказался от этой затеи и, уже решительно, пошёл дальше.
У входа в гестапо стоял немец с карабином за спиной. Юра постоял в отдалении, наблюдая за часовым, и пошёл дальше, мимо здания. За углом он увидел ещё один подъезд, на крыльце которого стоял человек в чёрной шинели, тоже с карабином и с белой повязкой на рукаве. Юра догадался, что это и есть штаб полиции, и направился туда. Ноги вдруг стали ватными, в груди гулко застучало. Юрка нерешительно стал подниматься по ступенькам, но дорогу ему преградил полицай.
- Ты куды, пацан? – грубо спросил он.
Юрка растерянно остановился и попытался объяснить:
- Я мамку ищу. Люди сказали, что её могли арестовать. Она была без паспорта.
- А ну, гэть звидсы! – рявкнул на него полицай.
Юрка испугался, но не повернул назад. Желание вызволить из беды маму взяло верх над страхом.
- Дядэньку, мэни тильки взнаты, чы тут моя мамка, - Юрка попытался разжалобить полицая, перейдя на украинский язык.
- Гэть, я сказав! – снова рявкнул полицай, схватил Юрку за плечо, развернул и дал ему пинка кованым сапогом. Юрка слетел с крыльца, едва удержавшись на ногах. Полицай для острастки скинул с плеча карабин и наставил его на Юрку.
- Гэть, щеня! Кому сказав?! – полицай щёлкнул затвором.
Юрка стремглав, прихрамывая после полученного пинка, устремился за угол. Полицай ещё что-то прокричал ему вслед, выматерился и повесил карабин снова на плечо. Отбежав от опасного места несколько сот метров, Юрка перевёл дыхание и, понурив голову, побрёл домой.

Ещё несколько дней прошли в ожидании. Появившаяся было надежда разыскать мать сменилась горьким разочарованием. Юрке ничего не оставалось, как ждать. И он ждал. Время тянулось нескончаемо долго, день казался неделей. Выходить на улицу не было никакого желания, и Петька, забегавший несколько раз за ним, в конце концов перестал заходить.
Никаких попыток разыскать маму Юра больше не предпринимал. Не потому, что не хотел или боялся – он просто не знал, где и как её искать. Неудача в штабе полиции дала ему понять, что такие розыски почти бесперспективны и крайне опасны. Он время от времени подходил к окну и подолгу стоял, глядя во двор. Обманывая себя, ища в этом обмане спасения, Юра мысленно твердил, что мама всё-таки ушла на село, ушла далеко, может быть, даже где-то заболела. Но скоро она всё равно должна вернуться. Эти мысли были слабым утешением, но он больше предпочитал думать так, и никак иначе. Допустить мысль, что мама уже никогда не вернётся, он не мог.
Через несколько дней, полных тревоги, Юра, как и советовала Елена Ивановна, взял мамин паспорт и снова пошёл в управу. Теперь разыскать её не составило никакого труда. Едва он переступил порог комнаты, где работала Елена Ивановна, как та спросила:
- Ну что, Юра, не пришла мама?
- Здравствуйте. Не пришла. Я её целыми днями ждал, никуда не уходил, - ответил он.
В комнате работали ещё две женщины, и Елена Ивановна, встав из-за стола и подойдя к Юре, положила руку на плечо мальчику и кивнула в сторону коридора. Когда они оказались вне комнаты, она спросила:
- Ты в штаб полиции ходил?
- Ходил, - ответил Юра и чуть не расплакался.
- Успокойся и расскажи, как было дело, - погладив его по голове, ласково попросила Елена Ивановна.
Юрка, как это свойственно детям, со всеми подробностями, сбивчиво, перескакивая в своём рассказе с одного на другое, забегая вперёд и снова возвращаясь к началу, поведал о своих злоключениях в тот день. При этом он часто шмыгал носом, но слёзы обиды всё-таки удержал, не расплакался.
Выслушав этот рассказ, Елена Сергеевна сказала:
- Вот что, Юра, я тебя определю в детский дом.
- Я не хочу!
- Пойми, тебе скоро нечего будет есть. Тертычные – они хоть и добрые люди, но тоже не смогут долго тебя кормить. Ты же знаешь, как голодно сейчас в Харькове. А в детдоме ты хоть от голода не умрёшь.
- А мама? Если она вернётся, а меня нет дома – что она подумает? – попытался возразить Юра.
- Когда мама вернётся, она сразу же узнает, где ты, и заберёт тебя домой. В детдоме детей, у которых есть родители, не держат, - Елена Сергеевна снова успокаивающе погладила мальчишку по голове. – Ты знаешь, где дома лежит твоя метрика?
- Знаю.
- Тогда давай мамин паспорт мне, а сам ступай домой, возьми кое-что из одежды, метрику и приходи снова ко мне.
- Ладно – нехотя согласился Юрка, протягивая паспорт.
- Не забудь запереть в квартире окна и дверь. Ключ от квартиры отдай Тертычным и скажи им, что тебя определяют в детдом. Они тогда скажут маме, когда она вернётся, где ты находишься. Понял меня?
- Понял, - буркнул Юрка в ответ.
- И гляди, не дури, Юра. Сделай всё так, как я тебе сказала. Я жду тебя здесь – добавила Елена Ивановна и пошла обратно в комнату.

Детдом располагался в каком-то старом двухэтажном здании, обнесённом высоким кирпичным забором с металлическими воротами, у которых дежурили полицаи. Какая-то женщина проводила Юру в большую комнату, где рядами стояли грубо сколоченные деревянные кушетки с тощими ватными матрацами, покрытые серыми одеялами. В комнате в это время никого не было, обитатели приюта гуляли во дворе. Женщина указала Юрке на одну из кушеток и сказала:
- Спать будешь здесь. Узелок с вещами положи под кровать и можешь выйти на улицу погулять, заодно познакомишься с другими детьми. Скоро будет обед. Ребята тебе покажут, где столовая. И гляди мне – не смей не шалить! Дисциплина – прежде всего. Чужих вещей не трогать! За нарушение будешь строго наказан.
Женщина повернулась и вышла прочь. Юрка сунул узелок под кушетку, огляделся, прошёлся по комнате, выглянул в окно и затем пошёл во двор детдома.
Детей в приюте было не много – человек пятьдесят-шестьдесят. В основном в возрасте от пяти до двенадцати лет. Новичка обитатели детдома приняли без особых эмоций, все были заняты своими детскими делами: кто помладше – копались в куче песка, кто постарше - сидели небольшими группками на скамейках, что-то обсуждая, или же ходили по двору. К Юрке подошли двое мальчишек, приблизительно его ровесников:
- Привет. Новенький? – спросил один из них, тот, что повыше ростом.
- Угу, - буркнул Юрка.
- Откуда?
- Из Харькова.
- Это понятно: здесь все из Харькова. Из какого района?
- Из Загоспромья.
- А мы с тракторного. Звать тебя как?
- Юра.
- А я – Семён. Сенька, в общем. А это – Серёга, мой брательник.
- А вы давно уже здесь?
- Больше месяца.
- Ну и как тут?
- Плохо. Кормёжка дрянь, жрать дают только днём, заняться нечем, вши заели... Тоска, в общем. Чуть что не так – можно и резиновой палкой получить по спине. Мы с Серёгой уже получали.
Серёга утвердительно кивнул головой.
- А кого-нибудь родители отсюда забирали? – спросил Юрка.
- Какие родители? Здесь только те, у кого ни родителей, ни родственников. Сироты, в общем, - вмешался в разговор Серёга.
- А если найдутся родители? – не унимался Юрка.
- Не знаю. Здесь пока ни у кого не нашлись.
У входа в приют раздался звонок, и все, бросив свои занятия, устремились внутрь здания.
- Обед. Пошли, что ли? А то мало того, что голодными останемся, так ещё за опоздание всыплют, - сказал Сенька.
Обедали в большой комнате, где стояли два длинных стола с приставленными к ним скамьями. На столах стояли миски с жиденькой, едва подсоленной кашицей, кружки с чуть подслащенным морковным эрзац чаем. Рядом с каждой миской лежало по небольшому кусочку чёрствого хлеба.
Всё время, от подъёма до отбоя, каждый из детей был предоставлен сам себе. Можно было находиться в комнате, можно было гулять во дворе, но за территорию не выходить – запрещено. В середине дня – обед всё с той же кашицей и эрзац чаем. Юрка, как и другие дети, прогуливался по двору детдома с новыми знакомыми. Те рассказывали о своих приключениях, он - о своих. Так прошли два похожих друг на друга дня.
На третий день, сразу после обеда, на территорию приюта въехал серый автобус. В него усадили нескольких детей разного возраста и он, наполнив двор бензиновым сизым выхлопом, исчез за воротами.
- Куда это их повезли? – спросил Юра.
- Кровь забирать, - глядя вслед автобусу, прошептал Серёга.
- Какую кровь? – не понял Юрка.
- Самую обыкновенную. Приезжает вот так автобус, забирают нескольких детей и увозят. Говорят, что увозят в госпиталь.
- В какой госпиталь? Зачем?
- Говорят же тебе: кровь забирать, - как несмыслёнышу, растолковал Сенька. – Для раненых немцев.
- Как это – забирать кровь?
- А кто его знает! Из тех, кого увезли, сюда никто не возвращался.
Ночью Юрка спал плохо. Едва он засыпал, как начинал сниться кошмарный сон: его кладут на кушетку, разрезают грудь, втыкают большую иглу в сердце и насосом выкачивают из него всю кровь. Он просыпался, весь дрожа, покрытый липким потом, но как только снова засыпал, кошмарный сон повторялся.
Утром, выйдя на прогулку, Юра приметил на заднем дворе детдома у самого забора телеграфный столб с боковой подпоркой. Долго не раздумывая, даже не осмотревшись, он быстро взобрался по подпорке наверх, с неё дотянулся до забора, взобрался на него и, не испугавшись высоты, сиганул вниз. Никто, кроме Сеньки и Серёги, этого дерзкого поступка не заметил. Но они не последовали за ним, а лишь сделали вид, что ничего не произошло и, перешёптываясь, быстро ретировались с заднего двора.
Через час петляния по улицам и переулкам, Юрка уже стучался в квартиру к Тертычным. Дверь открыла Мария Ивановна.
- Юра? – удивлённо спросила она. – Ты же должен быть в детдоме?
- Я убежал оттуда. Там детей куда-то увозят и кровь из них для немцев забирают, - возбуждённо выпалил Юрка.
- Тише, ты! – одёрнула его Тертычная. – Заходи, быстро!
Как только Юрка вошёл, она тут же запрела дверь.
- Чего разорался, как на митинге? – проворчала Мария Ивановна. – Хочешь, чтобы весь дом знал, что ты сбежал?
- Я не буду больше, - насупился Юрка.
- Не буду! – передразнила его соседка. – Вчера полицаи приходили, тебя спрашивали!
- Меня? – удивился Юрка. – Но я же только сегодня сбежал! Зачем они тогда вчера приходили? Вчера я ведь был ещё в детдо-ме!?
- Зачем, зачем. Откуда я знаю – зачем? – сердилась Мария Ивановна. – Не к добру это, Юрка. Нельзя тебе здесь оставаться. И в детдом снова нельзя.
Напуганный этой новостью, Юрка даже забыл спросить, не возвращалась ли мама.
- А что же мне делать, Мария Ивановна? – забеспокоился он.
- Вот что, - подумав, сказала Тертычная, - у вас где-то в селе есть родня…
- Мама говорила, что летом мы пойдём в Николаевку к тётке Ганне, - вспомнил Юрка.
- Ну, вот и хорошо, – облегчённо вздохнула женщина. – А как добраться туда, ты знаешь?
- Мама говорила, что нужно найти в Песочине Савву Ивановича, и он расскажет, как лучше туда добраться.
- Вот и славненько. До Песочина тут рукой подать, - заключила Мария Ивановна, – ты сегодня заночуй у нас – в квартиру к себе не ходи! – а завтра утречком пойдёшь в Песочин. Я тебе расскажу, как туда дойти.

На следующий день Юрка, получив от Тертычной краюху хлеба в дорогу, отправился в путь. Направление, в котором нужно было идти, он знал хорошо, тем более что Мария Ивановна подробно ему рассказала, как лучше туда добраться. Песочин был пригородом Харькова, и дорога туда не представлялась сложной.
Юра шёл знакомыми улицами и переулками, стараясь не попадаться на глаза полицаям. Сделать это было не просто, приходилось иногда делать крюк глухими улочками и переулками, перелазить через заборы и пробираться заросшими бурьяном огородами. Благо, окрестности он знал хорошо - не один раз бегал здесь с мальчишками.
Хоть до Песочина было сравнительно не далеко, но петляя по закоулкам, избегая встреч с полицаями и немцами, Юра добрался туда только к концу дня. Разыскав при помощи селян дом, где жил Савва Иванович, Юрка вошёл в калитку и нерешительно прошёл в раскрытую дверь.
- Эй, хлопец, ты к кому? – раздался сзади голос.
Юрка вздрогнул от неожиданности и оглянулся. В дверном проёме, закрыв своей мощной фигурой свет, стоял мужчина лет тридцати пяти. Одет он был в клетчатую рубашку, закатные рукава которой обнажали жилистые руки. Поверх рубашки была надета короткая стёганая жилетка серого цвета. Холщовые брюки были заправлены в стоптанные солдатские сапоги с брезентовыми голенищами. На голове у него был картуз с поблекшим от старости козырьком, из-под которого выбивались чёрные, как смоль, вихры. Мужчина смотрел на Юрку прищуренным взглядом, словно посмеиваясь над его испугом.
- Ну, чего молчишь? Говори, что нужно? – не дождавшись ответа, снова спросил мужчина. В его голосе Юрка не почувствовал угрозы, скорее наоборот – доброжелательность. И он, осмелев, ответил:
- Я ищу Савву Ивановича. Люди сказали, что он здесь живёт.
- Правильно люди сказали, не соврали, - ответил мужчина. – А зачем он тебе?
- Мне мама сказала, что Савва Иванович расскажет, как доб-раться до Николаевки.
- До Николаевки? – слегка удивился мужчина. – А кто ж ты будешь? Откуда ты такой взялся?
- Я из Харькова. Мне нужно в Николаевку. Там живёт тётка Ганна, - несмело ответил Юра.
- А звать тебя как? – поинтересовался мужчина.
- Юра.
- А мамку как звать?
- Анна Яковлевна.
- Ба! Так ты Глебов сын? – удивился мужчина.
- Да, папу зовут Глебом, - в свою очередь удивился осведомлённости мужчины Юра.
- Ну, здравствуй, Глебович! – мужчина протянул Юрке широкую ладонь. – Я и есть Савва Иванович. Давай, проходи в хату, не стой на веранде.
Они прошли в просторную комнату, посередине которой стоял круглый стол, покрытый зелёной плюшевой скатертью, с придвинутыми к нему четырьмя стульями. У дальней стены стоял трёхстворчатый шкаф, в одном углу – этажерка с множеством книг, в другом выступала часть печки голландки, покрытая бледно-голубым кафелем. Слева от входа стоял диван с прямой высокой спинкой и круглыми валиками по бокам. Убранство комнаты дополняли вышитые национальным орнаментом белые занавески на окнах и плотная плюшевая штора, как и скатерть, зелёного цвета, прикрывающая вход в другую комнату. С потолка свисал жёлтый абажур, окаймлённый бахромой. Стены комнаты были оклеены светлыми обоями. Всюду были чистота и порядок. Заметно было, что хозяева дома в довоенные годы были зажиточными людьми.
- Садись и рассказывай, - Савва Иванович указал на стул, – а хозяйка пока соберёт что-нибудь перекусить. Голодный, небось?
Юрка согласно кивнул головой и сглотнул слюну. Он в самом деле проголодался, хоть и съел весь хлеб, который ему дали в дорогу.
Савва Иванович вышел из комнаты и через минуту вернулся:
- Давай, начинай рассказывать, пока хозяйка там кашеварит.
- Что рассказывать? – Юрка немного растерялся.
- Как мама? Какая нужда заставила пуститься в дорогу? Почему ты пришёл сюда один? – перечислил вопросы Савва Иванович.
- Мама пропала, - Юрка всхлипнул, и слёзы покатились по его щекам.
- Как пропала? – удивился Савва Иванович. – Да ты не плачь, успокойся. Ты же мужчина!
Юрка кое-как совладал с собой и ответил:
- Ушла куда-то три недели назад и не вернулась. Сказала только…
- Так, погоди, давай всё по порядку, - перебил его Савва Иванович. – Рассказывай, как жили, как перезимовали. Всё рассказывай.
Юра почему-то доверился этому сильному человеку и рассказывал всё, ничего не утаивая. Савва Иванович слушал внимательно, иногда уточняя что-то, но в основном не перебивая Юру. Только когда рассказ дошёл до того момента, как Анна Яковлевна уходила из дома с незнакомцем в тот роковой день, Савва Иванович несколько раз задал уточняющие вопросы.
В комнату тихо вошла женщина, поздоровалась с Юрой, поставила на стол тарелку с дымящейся варёной картошкой, густо посыпанной нарубленным зелёным луком, стакан молока и положила большой кусок ржаного хлеба. Сказала: «Кушай, сынок», и так же тихо удалилась.
Юрка несмело взял ломоть хлеба, откусил кусок и принялся усердно жевать.
- Ешь, не стесняйся, - подбодрил его Савва Иванович.
Юра принялся есть картошку, обжигаясь, жадно глотая, почти не прожевывая.
- Да ты молоком, молоком запивай, - усмехнулся Савва Иванович. – И не торопись, никто у тебя еду не отнимет.
Юрка немного смутился своей жадной торопливости, кивнул и взял стакан с молоком. Ах, какое же оно было вкусное! Он уже стал забывать вкус молока, не помнил толком, когда последний раз его пил.
Савва Иванович свернул самокрутку, закурил и, хитро прищурившись, наблюдал за Юркой. Когда тот утолил голод, Савва Иванович спросил:
- Ну, а что же ты? Где был всё это время, что делал?
Юра продолжил свой рассказ с того момента, как однажды незнакомый мужчина принёс мамин паспорт. Дослушав до конца, Савва Иванович, помолчав какое-то время, сказал:
- Да-а, хлопец, хорошо, что убёг из детдома. Не выжил бы ты там. А теперь, значит, к батькиной родне направляешься?
- Мы с мамой туда собирались уйти. Она так и говорила, что вот перезимуем, и уйдём в Николаевку. В Харькове сейчас очень голодно.
- Знаю, лихое время нынче, - задумчиво глядя куда-то вдаль, сказал Савва Иванович. – Значит, в Николаевку, говоришь?
- В Николаевку, - согласно кивнул Юрка.
- Не ближний свет. Ты хоть представляешь себе, где та Николаевка?
- Нет. Мама говорила, что Вы расскажете, как туда добраться.
- Рассказать то я тебе расскажу, только вот дойти туда не просто. Это тебе не по грибы сходить.
- Как-то дойду, - неуверенно ответил Юра.
Савва Иванович снова свернул цигарку и закурил, о чём-то размышляя. Юра сидел молча, ожидая, что Савва Иванович заговорит первым. А тот продолжал пускать клубы едкого дыма, не произнося ни слова. Наконец, докурив цигарку и потушив её в стеклянной пепельнице, он неожиданно спросил:
- Ты пионером был?
- Был. Я и сейчас пионер, - зачем-то соврал Юрка. Пионером стать он не успел – война помешала. Но сейчас ему почему-то захотелось, чтобы этот человек считал его пионером.
- Это хорошо, что не просто был, а и остался пионером, - улыбнулся Савва Иванович. – Ты только кому зря об этом не говори. Понял меня?
- Понял, - Юрке стало немножко стыдно за своё внезапное враньё, но отступать уже было поздно.
- Значит так, хлопец, - Савва Иванович слегка хлопнул широкой ладонью по столу, - переночуешь у нас, а утром я тебе расскажу, как нужно добираться, и ты отправишься дальше.
- Хорошо, - согласился Юра. Он очень устал, сытная еда его разморила, и он едва сдерживался, чтобы не зевать. Ему постелили на диване и он, едва коснувшись головой подушки, тут же уснул.
На следующий день, как только рассвело, Юру разбудили. Пока он завтракал, Савва Иванович курил, о чём-то задумавшись. Юрка ел молча, не осмеливаясь заговорить. Когда было покончено с завтраком, Савва Иванович нарушил молчание:
- Теперь, Юра, слушай меня внимательно и запоминай. Ты, я гляжу, хлопец толковый, весь в отца.
Юрка согласно кивнул, – парню польстило, что его сравнили с отцом, - и приготовился слушать. Савва Иванович внимательно посмотрел ему в глаза и продолжил:
- Пока будешь добираться до Николаевки, никому ничего о себе не рассказывай. Будут спрашивать – отвечай, что жили с мамкой, но она погибла. Скажи, что бандиты у базара зарезали, хотели ограбить. Так будет лучше. Усёк?
Юрка снова кивнул.
- Путь до Николаевки не ближний. Сначала тебе нужно будет добраться до Нехворощи, оттуда через мост – до Чернетчины, потом пойдёшь на Магдалиновку, а там спросишь, как идти до Николаевки. Спрашивай людей, они подскажут дорогу. Запомнил?
- Да, - неуверенно ответил Юра.
- Нет, так дело не пойдёт, - Савва Иванович встал, подошёл к этажерке, достал оттуда тетрадку, вырвал из неё листок и написал на нём названия сёл, через которые нужно было идти.
- Держи, - протянул листок Юрке, – спрячь в карман.
Юрка сложил листок вчетверо, сунул его в карман курточки и приготовился слушать дальше. Савва Иванович продолжил:
- Дойдёшь до Чернетчины, разыщи там отца Тихона. Он местный поп, найти его будет не трудно. Отец Тихон знает твоего папу. Он тебя накормит, даст с собой кое-какой еды и подскажет, как добираться дальше. Кстати, у него и заночуешь, он не откажет.
- Хорошо.
- Теперь запоминай, как идти отсюда до Чернетчины, - Савва Иванович сделал паузу, дабы убедиться, что его слушают. – Выйдешь из Песочина на шоссейку, влево увидишь просёлок. По нему и иди. Дойдёшь до станции Буды. Там спроси дорогу на Старую Водолагу. Оттуда тебе путь держать нужно на Карловку. После Карловки через Антоновку ты попадёшь в Нехворощу. Там спроси, как попасть в Чернетчину. От Нехворощи это не далеко. Только через речку Ориль перебраться. На бумажке я тебе всё написал. Ты понял?
- Понял, - ответил Юра, – с шоссейки свернуть влево на просёлок.
- Ну, хлопец, с богом! Ступай. И помни: никому ничего лишнего не болтай, - Савва Иванович проводил Юру до калитки, дал в руки узелок с харчами, указал направление, и Юрка отправился в путь.

По шоссе, ведущему в сторону Полтавы, шли люди. Кто-то толкал тележки с домашним скарбом, кто-то нёс чемоданы и баулы. Но большинство людей шли налегке, с небольшими котомками за плечами и узелками в руках. Среди них было много детей. Шли небольшими группками и поодиночке. Это были беженцы из Харькова. Люди шли из города в надежде найти приют у родственников и знакомых в окрестных сёлах. С насиженных мест людей гнал голод и слух о том, что Красная армия начала наступление на Харьков, и в городе вот-вот начнутся бои. Люди спасались от смерти, даже не предполагая, что идут навстречу ей. Никто из них не мог знать, что километрах в двадцати южнее, в районе Мерефы, советские танки прорвали оборону немцев, и те из беженцев, кто повернул с шоссе на юг, неминуемо попадали в ад сражения, из которого не многим суждено было выбраться.
Юра, словно загипнотизированный, брёл вместе со всеми, позабыв о наставлении Саввы Ивановича. Он стал частичкой этого людского потока, и какая-то неведомая сила не позволяла ему остановиться или выбраться на берег этой людской реки. Он не понимал, что происходит, куда все идут. Люди шли молча, ни с кем ни о чём не разговаривая, шли небольшими группами и поодиночке, и даже малые дети притихли, не галдели и не капризничали. Лишь скрип колёс тележек и тачек, да шарканье множества ног были слышны на дороге.
Когда солнце уже перевалило полдень и стало клониться к закату, Юра спохватился, вспомнил о том, что Савва Иванович велел ему свернуть с шоссе на просёлок и озадаченно остановился. Люди шли мимо, не обращая на него внимания. Он огляделся по сторонам и увидел невдалеке какого-то дедка, сидящего на краю кювета и что-то жующего. Дед, несмотря на тёплую погоду, был одет в телогрейку, под которой виднелась клетчатая байковая рубашка, застёгнутая под саму шею, и в стёганые ватные штаны. На голову он нахлобучил видавшую виды шапку ушанку. Для полноты картины ему недоставало на ногах валенок, вместо которых контрастом ко всему зимнему одеянию были обуты на босую ногу стоптанные летние туфли. С виду де-док не вызывал никаких опасений, и Юрка направился к нему.
Дедуля продолжал жевать, глядя отсутствующим взглядом в пыльный кювет. На подошедшего мальчишку он не обращал никакого внимания. Казалось, что для этого деда весь мир прекратил своё существование. Юрка постоял в нерешительности, не зная, обращаться к деду или идти дальше, но через минуту колебаний он всё же отважился и сказал:
- Здравствуйте, дедушка. Скажите, как мне попасть на станцию Буды?
Дед прекратил жевать, сглотнул и поднял на Юрку вопрошающий взгляд:
- Куда? В Буды? Дык, это… ты, малый, прошёл нужный поворот. Поди, вёрст десять, а то и поболе лишку дал.
- Прошёл? Это что, мне нужно назад топать? – растерялся Юрка.
- Может и назад. А зачем тебе туда? Родня там? – поинтересовался дед.
- Нет, мне сказали, что нужно дойти до Буды, а оттуда…– Юрка достал из кармана бумажку, заглянул в неё, - оттуда в Старую Водолагу. А вообще я иду до Николаевки. Вот, здесь написано, куда нужно идти.
Юрка протянул деду бумажку. Тот взял её заскорузлыми пальцами, отнёс на вытянутую руку и, сощурив подслеповатые глаза, стал читать, забавно шевеля при этом губами. Наконец он вернул бумажку и сказал:
- Э-ээ, малой, туда нонче нельзя. Там война идёт, стреляют. Пропадёшь там ни за грош. Там наши танки прорвались, бои страшные идут. Я вот аккурат оттедова топаю.
- И что же мне делать? – растерянно спросил Юрка. – Как попасть в Николаевку?
- Ты вот что, малой, - немного поразмыслив, сказал дед, - ты сворачивай с ентой чёртовой шоссейки – пропадёшь ты на ней, - и топай просёлками, от села к селу. А куды итить – у людей спрашивай. Только так, как у тебя написано, не ходи – там война. Пропадёшь ты там. Ты щас ступай прямо, а как увидишь первый просёлок, так и свертай на него. В какое-нибудь село, да приведёт дорожка. А там людей спрашивай.
- Спасибо, дедушка, - поблагодарил Юрка.
- Береги тебя господь, малец. Не ходи по большаку, иди просёлками.
Юрка побрёл дальше по шоссе. Беженцев на дороге становилось всё меньше. Кто-то сворачивал с большака и уходил в сторону, кто-то оставался в сёлах. Юра устал, но продолжал идти. Нужно было дойти до ближайшего села и попытаться устроиться там на ночлег. Хоть была уже почти середина мая, и днём солнце пригревало, как летом, ночи всё же ещё были прохладными и сырыми.
Впереди, за поворотом, из-за молодой лесопосадки показалось небольшое село. Он прибавил шагу и через полчаса был на околице, постучался в первый же дом, но на стук никто не ответил, и Юрка пошёл дальше. В следующий дом его не пустили, сказав, что нет места, что много их таких шастает, и вообще, чтобы он шёл прочь отсюда. Постучавшись ещё в несколько домов, Юра так и не получил приюта на ночь. Одна женщина даже пообещала спустить собаку, если тот не уберётся сию минуту.
Темнело. Юра вернулся на околицу, где он приметил какое-то полуразвалившееся строение под истлевшей соломенной крышей, и забрался туда. Это был заброшенный сарай, земляной пол в котором был весь усыпан старой соломой, осыпавшейся с прохудившейся крыши. Юрка сгрёб солому в угол, устроился на ней, наполовину закопавшись, и заснул. Проснулся он от холода, солома грела плохо. Было ещё темно, но на востоке небо уже начало розоветь. Юрка достал ломоть хлеба, отломил от него небольшой кусок и, дрожа всем телом, принялся жевать. Куда идти дальше, он не представлял. Сидеть же на месте не имело никакого смысла, и он, закончив свой нехитрый завтрак, пошёл через село дальше по шоссе. Спрашивать кого-то о том, как ему лучше идти, не хотелось – ещё свежи были воспоминания о недружелюбии некоторых жителей, да и сельские дворы были без-людными в этот ранний час.
Когда негостеприимное село уже скрылось из вида, впереди послышался паровозный гудок. Юрка понял, что там должна быть железнодорожная станция и решил не сворачивать на просёлок, а идти туда. Он надеялся, что ему удастся у кого-нибудь узнать дорогу или же, что ещё лучше, доехать куда-то поездом.
Пройдя по шоссе ещё пару километров, Юра вышел на переезд. Справа виднелась небольшая железнодорожная станция с одной пассажирской платформой, усыпанной мелким серым гравием. Слева от шоссе расположился пристанционный посёлок, состоящий в основном из одноэтажных домов. В посёлок Юра не пошёл, а направился вдоль железнодорожных путей к небольшому станционному строению, выкрашенному в белый и коричневый цвета. «Огульцы», - прочитал Юра вывеску над входом в станционное помещение. Он постоял в отдалении, наблюдая за перроном. Станция была безлюдна, лишь у входа в станционное помещение стоял полицай, лениво прислонившись к двери и грызя семечки, да двое патрульных в немецкой форме шли по дальнему краю платформы.
Понаблюдав несколько минут, Юрка решил не испытывать судьбу и отправился не к перрону, а к запасным путям, где стояли несколько составов. К одному из них был прицеплен паровоз, периодически выбрасывающий с шипением клубы пара. По всему было видно, что этот поезд готовился к отправлению. Юрка осторожно, озираясь по сторонам, приблизился к составу, затаился за стоящим в тупике вагоном и стал оттуда наблюдать. Насколько он мог видеть, около состава никого не было. Лишь в дальнем конце его шёл смазчик в засаленной тужурке, постукивая по буксам молотком на длинной ручке и изредка, откинув крышку, подливал в буксы масло из маслёнки, похожей на чайник с длинным носиком. Юрка собрался с духом и пошёл прямо к паровозу, до которого было метров пятьдесят. Как раз в этот момент паровоз выбросил очередную порцию пара, и, даже если бы кто-то был у ближних вагонов, то Юрку не заметили бы в этом тумане.
Выбравшись из клубов пара, он оказался прямо у подножки паровоза. Из окна локомотива на него смотрел усатый мужчина в немецкой форме железнодорожника. Увидав эту форму, Юрка уже готов был сигануть под ближайшие вагоны, как вдруг машинист русским языком спросил:
- Эй, парень, тебе чего здесь надобно?
- Мне в Николаевку надо, - ответил Юрка первое, что пришло в голову.
- В Николаевку? – машинист кивнул головой назад. – Полезай быстро в вагон и затаись там, как мышь. Скоро поедем.
Юрка, ещё до конца не веря в такую удачу, быстро вскарабкался в раскрытую дверь теплушки и забрался в самый дальний угол. Затаив дыхание, он сидел там не живой, не мёртвый, боясь шелохнуться. Наконец состав дёрнулся, лязгнул сцепкой и стал медленно набирать ход. Только теперь, когда поезд покинул станцию, Юрка вдруг со страхом подумал, что он забыл спросить машиниста, когда ему выходить. Он очень боялся, что этот поезд едет в Германию, и что если он не сойдёт с него вовремя, то попадёт в эту чужую страшную страну.
Но постепенно он успокоился, им овладело какое-то безразличие ко всему происходящему – сказывалась усталость, голод и нервная напряжённость последних дней. Поезд мерно стучал колёсами, вагон покачивало из стороны в сторону, и Юрка, устроившись поудобнее на деревянных нарах, которыми был оборудован вагон, сунул свой узелок под голову и уснул глубоким сном. Ему снился дедок, который скрипучим голосом твердил: «Уходи с большака… пропадёшь… там война идёт…». Юра отвечал ему, что он вовсе не на большаке, а в поезде, едет с мамой в Днепропетровск, и нет там никакой войны, а есть Днепр. Тёплый и широкий Днепр…
- Эй, парень, ты там живой? – услышал Юра сквозь сон громкий голос. Быстро вскочив на ноги и больно ударившись головой о верхние нары, он испуганно посмотрел на раскрытый дверной проём вагона. Там стоял, заглядывая внутрь, тот самый усатый машинист в форме немецкого железнодорожника.
- Живой, - ответил ему Юра.
- Ну, тогда вылезай, приехали, - усмехнулся в усы машинист.
- Куда приехали? – спросил Юрка, выбираясь из вагона.
- В Полтаву, куда ж ещё, - машинист подал Юрке руку и помог спрыгнуть на землю.
- А мне в Николаевку надо, - растерялся Юрка.
- Туда не едем. Дальше пешком, - сказал машинист. – Тут не далеко. Пойдёшь вон в ту сторону, а там кого-нибудь спросишь. Только здесь, на путях, не отсвечивай долго. Не ровен час, на патруль нарвёшься. Не положено здесь посторонним…
- Спасибо, - поблагодарил Юрка, и пошёл в указанном направлении. Вдали показался чей-то силуэт - не то патруль, не то железнодорожник - Юрка не разглядел. Он проворно нырнул под вагон стоящего состава, пролез под ним, осторожно выглянул на другую сторону и, убедившись, что здесь никого нет, быстрым шагом пошёл дальше. Чуть в стороне, посвистывая и клубя паром, проехал маневровый паровоз «кукушка». Затем один из составов, стоящих на станции, тронулся с места и стал набирать ход. Пришлось остановиться, чтобы пропустить его. Когда проехал последний вагон, Юркиному взору открылась какая-то приземистая кирпичная постройка с зарешёченными маленькими оконцами и низкой покатой крышей, у распахнутых дверей которой возились с ручной дрезиной двое рабочих. Чуть поодаль тянулся пакгауз с высоким дебаркадером, по нему медленной походкой шли двое немецких солдат с карабинами – патруль. Спрятаться было негде, и Юрка бегом перебежал через рельсы, мимо приземистого строения. На него никто не обратил внимания – рабочие продолжали заниматься дрезиной, патруль был ещё далеко. Сзади строения был густой кустарник, и Юра нырнул в него, осторожно пробрался на противоположную сторону и оказался на окраине пристанционного посёлка.
Начало смеркаться. Находиться на улице, тем более рядом с железнодорожной станцией в тёмное время было опасно, поэтому Юрка, не мешкая, направился к посёлку. Он благополучно добрался до ближайших домов и пошёл вдоль пыльной безлюдной улочки. Сумерки быстро сгущались, нужно было где-то устраиваться на ночлег, и Юра постучался в один из домов посёлка.
Из-за двери донёсся детский гомон, кто-то женским голосом прикрикнул: «А ну, цыц!», послышался скрип половиц и шаркающие шаги. Затем наступила настороженная тишина и тот же женский голос спросил:
- Кто там?
Юрка был готов кого-то увидеть на пороге и никак не ожидал, что с ним будут разговаривать из-за закрытой двери, поэтому не нашёл ничего лучшего, чем глуповато ответить:
- Это я, Юра.
- Какой Юра? – всё так же настороженно спросил голос.
Наконец Юрка совладал с собой и уже более внятно ответил:
- Мне негде переночевать. Вы не пустите меня?
Звякнула щеколда, дверь приоткрылась и в образовавшуюся щель выглянула женщина. За дверью было темно, и Юра не смог разглядеть её как следует.
- Здравствуйте, тётя, - сказал он как можно приветливее.
- Ты один? – вместо приветствия спросила женщина.
- Один.
- А откуда?
- Из Харькова. Я сюда только что на поезде приехал.
- Ладно, заходи, - женщина открыла дверь шире и посторонилась.
Юра вошёл в тёмные сени и в нерешительности остановился, не зная, куда идти дальше. Женщина прикрыла дверь, от чего в сенях стало вообще темно, звякнула щеколдой и, шаркая ногами, прошла мимо Юры, на ходу бросив: «Стой здесь», и пошла в кухню. Через несколько минут она вынесла в сени матрац, набитый соломой, постелила его на пол, дала старенький овчинный тулуп вместо одеяла и молча ушла в дом. Несмотря на то, что Юрка весь день проспал в поезде, он тут же уснул.
Разбудил его скрип половиц, кто-то ходил рядом. Юрка открыл глаза и увидел ту самую женщину, хлопотавшую по хозяйству.
- Выспался? – спросила она.
Юрка согласно кивнул. Во рту пересохло, язык был как наждачная бумага, поэтому разговаривать ему было трудно. Хозяйка, видимо, догадалась об этом и, кивнув головой в сторону оцинкованного ведра, стоящего на массивном табурете, сказала:
- Попей воды пока. Голодный, небось?
- Немножко, - сипло ответил Юра и зачерпнул эмалированной кружкой воды.
- Эх, - вздохнула женщина, - и покормить тебя особо не чем. Только баланда ячневая на воде, вот и вся еда.
- Спасибо, тётенька, - ответил Юра, напившись.
- Давай, проходи в кухню, сейчас кушать будем. Как говорится, чем богаты…
Юра нерешительно прошёл в указанную дверь. В маленькой темноватой кухне за столом сидели мальчонка лет четырёх и девочка лет шести.
- Мои внуки, - представила хозяйка сидевших детей гостю. – Ты садись, не стесняйся.
Юра сел за стол, скромно сложив руки на коленях, и стал разглядывать нехитрое убранство кухни. Между тем хозяйка поставила на стол глубокую миску с горячим варевом, положила перед детьми ложки и сказала:
- Ешьте на здоровье, детки. Вот только соли у нас почти нет, пресная баланда получилась, - словно извиняясь, обратилась она к Юре.
- А у меня есть немножко соли, я вам отдам её, - Юрка вскочил из-за стола, намереваясь взять свой узелок, но женщина протестующим жестом усадила его обратно:
- Ишь, богач какой нашёлся! Тебе самому соль сгодится. Её можно при случае на хлеб выменять.
- А как же вы без соли? – Юрка очень хотел хоть как-то отблагодарить эту добрую женщину.
- Ты о нас не беспокойся, мы как-нибудь перебьёмся, - ответила хозяйка и тут же спросила: - Ты откуда такой взялся? Почему один? Где папка, мамка?
Хоть эта женщина и не вызывала недоверия, Юрка всё же ответил ей так, как наставлял его Савва Иванович.
- Ох, боже мой, боже мой! – воскликнула женщина. – И куда же ты теперь?
- К тётке, в Николаевку, - обжигаясь кашей, ответил Юра.
- А дорогу туда ты знаешь? – спросила хозяйка.
- Угу, - Юрка проглотил кашу, достал из кармана бумажку и протянул ей. – Мне тут всё написали.
Женщина взяла бумажку, прочла написанное, взглянула на Юрку, снова заглянула в бумажку и воскликнула:
- Да в какую же Николаевку ты идёшь? Тебе ж не в Полтаву надо, а почти в Днепропетровск!
Юрка даже ложку отложил, испуганно посмотрел на женщину и удивлённо спросил:
- В Днепропетровск?
- Ну да, тут же у тебя написано – Нехвороща, Магдалиновка. Это же в Днепропетровской области!
- А мне машинист паровоза сказал, что Николаевка тут, недалеко.
- Так то ж не та Николаевка! - всплеснув руками, воскликнула женщина и снова запричитала: - О, боже ж мой, боже. И куда же тебя, хлопчик, занесло!
Юрке было невдомёк, что название Николаевка довольно распространённое в этих краях, что таких николаевок, как и антоновок, андреевок, фёдоровок даже в одном районе может быть несколько.
- Ты вот что: ступай на станцию, найди там дежурного и спроси – может быть, каким поездом тебя и отправят в ту сторону, - поразмыслив, сказала женщина. – Ой, боженька ж ты мой, боженька. Такой малец, и один в такую трудную дорогу! Что же это на свете творится, а?