У Марины

Главная | Регистрация | Вход
Суббота, 20-Апреля-2024, 01:15:24
Приветствую Вас Гость | RSS
[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 1 из 15
  • 1
  • 2
  • 3
  • 14
  • 15
  • »
Модератор форума: Малыш  
БЕСЕДКА » -=Литература, Лирика, Стихи, Притчи=- » Романы » МОЯ ПОДРУГА - МЕСТЬ (Лирика)
МОЯ ПОДРУГА - МЕСТЬ
Марина
Марина
Число: Воскресенье, 06-Мая-2007, 19:05:58 | Ответ # 1
Хозяйка
 Админчик
Сообщений: 28968
Награды: 27 +
Репутация: 19
 Страна: Германия
Город: Бремен
 Я Offline
С нами: 24-Ноября-2006
 
МОЯ ПОДРУГА - МЕСТЬ

Елена АРСЕНЬЕВА

Анонс

В Каире похищена семья русского бизнесмена. Чуть больше суток отпущено для жизни людям, на которых неожиданно свалилась страшная беда. Вопрос похитители задают самый простой: где находится глава семьи, Виктор Яценко? Его жена Лариса, телохранитель Надежда и гувернантка маленького Марьяна должны решить: кто купит жизнь свою и всех остальных ценой предательства? А может быть, лучше молчать и ждать, что их спасет чудо? .Или сжалятся похитители?.. И в тот миг, когда женщины не в силах больше выдержать бесчеловечного обращения и готовы сломаться, они начинают постигать подлинную суть случившегося...

Русский человек любит крайности!
А. Н. Островский

- Оружие есть? - выдохнула Надежда, втолкнув Марьяну в комнату.
Не ожидая ответа, захлопнула дверь и обрушила платяной шкаф с такой легкостью, словно это была субтильная этажерочка. Дверь оказалась надежно забаррикадированной.
Марьяна зажала уши.
- Тише, Саньку разбудишь! - шепнула она по привычке, но прикусила язык, встретив яростный Надеждин взор. И все же привычка еще властвовала над ее поступками: заставила сбросить босоножки, добежать на цыпочках до двери в спальню и, затаив дыхание, заглянуть в щелочку.
Впрочем, ни Ларису, ни Саньку, если уж они действительно хотели спать, не так-то легко разбудить, особенно после утренней беготни по раскаленным и узким, как печные трубы, улочкам старого Каира. Вот и сейчас они лежали рядышком, свернувшись на широченной - что вдоль, что поперек - кровати под пышным балдахином: Лариса в белой рубашонке, Санька в белых трусиках. У Марьяны привычно стиснуло сердце - он такой худенький! Но хоть подзагорел, слава богу.
Ярко накрашенные ногти Ларисы казались россыпью клубники на зеленом поле шелкового покрывала. Марьяна вспомнила, как Виктор, увидев эту постелищу, вдруг рухнул на колени и; воздев руки, простонал: "Какое поношение ислама... На этом зеленом знамени мы будем поклоняться Эросу!"
Лариса и Марьяна легкомысленно расхохотались, Санька, конечно, принялся допытываться, кто такой Эрос, а Надежда только поджала свои тщательно нарисованные губы и ничем более не выдала неодобрения дурачеству Хозяина. А ведь кто знает, подумала сейчас Марьяна, может быть, именно эта неосторожная шутка и назвала на их беспечные головы весь этот нынешний кошмар, такой внезапный и необъяснимый?..
Грохот вырвал ее из оцепенения. Торопливо прикрыв дверь в спальню, она оглянулась и увидела, что шкаф-защитник ходуном ходит: люди, которые пытались отодвинуть его от двери, были уж никак не слабее Надежды? А та стояла на коленях, оперев о комод руки, в которых сжимала пистолет.
- Оружие есть, говорю? - сердито переспросила она. - Да уйди ты в угол, укройся, ради Христа, ты же на линии огня!
Марьяна послушно метнулась за диван, все еще не понимая, что происходит, однако вид воронено поблескивающего "Макарова" заставил вытащить из сумочки миниатюрную газовую "беретту", сам факт обладания которой прежде доставлял ей немало Приятных минут до самого последнего мгновения, когда "беретта" появилась не только ради любования ее совершенной формой, но, наверное, и для своей страшной работы.
Круглые тоненькие, словно наведенные китайской тушью, брови Надежды взлетели:
- Боже упаси тебя из этой дуры стрелять!
- Почему? - задиристо спросила Марьяна, чувствуя разом и облегчение, и обиду. - Я могла бы...
- Ты могла бы нас всех сразу же вырубить здесь, в четырех стенах! - рявкнула Надежда, не спуская глаз с двери, и вдруг Марьяна увидела, как в белой, покрытой золоченой лепниной створке появилась маленькая кругленькая дырочка; что-то тихо гавкнуло в коридоре, и тут же огромная ваза с розами, стоявшая совсем рядом с Марьяной, разлетелась вдребезги, а малиновые мокрые лепестки усыпали пол.
- Пригнись! - взвизгнула Надежда, и только теперь Марьяна поняла, что глухое тявканье в коридоре было не чем иным, как заглушенным звуком выстрела.
В них стреляли! Не просто хулиганы преследовали двух белых женщин.
В них стреляли!
- Что вам нужно? Я позвоню в полицию! - закричала Надежда на своем ужасном английском, который без опыта общения с ней мало кто мог понять.
Телефон стоял в углу, на ажурном столике, и Марьяна уже изготовилась ползти к нему, потому что звонить в полицию - это было самое разумное, что они сейчас могли сделать, но тут стало ясно, что Надеждины слова все-таки поняты нападающими: выстрел рассеял по комнате Золоченые осколки телефонного корпуса, а за дверью раздался одобрительный возглас.
- Е-мое! - пробормотала Надежда. - Что же это делается, а?!
Марьяну до дрожи напугало помертвевшее лицо всегда невозмутимой "железной леди", как называл Надежду Виктор. А еще он звал ее БМП - боевая машина пехоты, но это когда сердился, а чаще: "броня крепка и танки наши быстры", "мой бронежилет" или просто - "последняя надежда", потому что Надежда, с ее фигурой цирковой акробатки и внешностью размалеванной матрешки, была его бессменным, вот уже пятый год, личным телохранителем.
- Черт, черт, черт! - выкрикивала Надежда. Пистолет в ее руке трижды вздрогнул, и Марьяне показалось, будто он трижды выстрелил не пулями, а этим коротким словом. - А чего это я сижу? Где Витька? Почему он здесь, а я там?
- Наоборот, - поправила Марьяна, припав к парчовому подлокотнику дивана. - Он там, а ты - здесь. И что значит - почему? Здесь же Лариса! И Санька! Их надо охранять!
- Ну уж, имела я их в виду! - отмахнулась Надежда. - Мне платят не за то, чтобы я за Ларискиной юбкой следила. Санька - это вообще твоя забота, барышня, а мое место рядом с Хозяином. Может, он где-то с простреленной головой лежит, а я тут с тобой лясы точу!
В ее зеленых выпуклых, как бусины, глазах вдруг всплеснулся безрассудный бабий страх, и будь у Марьяны сейчас побольше времени, она непременно задумалась бы, а в чем, собственно, кроются корни воистину собачьей преданности Надежды Виктору и глухой, сдержанно-почтительной, но нескрываемой неприязни к его жене. Однако сейчас было не до психоанализа. Стоило только вообразить, что произойдет с Санькой, Ларисой и с ней самой, Марьяной, если фанатичная Надежда вдруг решит бросить их и прорываться с боем на выручку Хозяину... А Виктор небось и ведать не ведает, в какой они попали переплет: сидит себе по горло в зеленой нильской воде на вилле Азиза или в его кабинете, занятый - также по горло - своими таинственными и опасными, как змеиный клубок, делами... Сбежит Надежда, а она, Марьяна, с этой бесполезной "береттой", останется единственной защитницей Ларисы и Саньки! Стоило лишь подумать об этом, как слезы невольно навернулись на глаза.
Надежда покосилась на ее вытянувшееся лицо и зло ощерилась:
- Да не реви! Что я, больная - под пули лезть? Волей-неволей будем тут вместе сидеть! Однако какого черта им надо, этим жареным петухам?
"Жареные петухи" - в устах Надежды был почти комплимент. Ненависть ее ко всем неевропейцам стала в команде Виктора Яценко притчей во языцех. Не раз ему приходилось отказываться от опытных, с прекрасными рекомендациями охранников, шоферов и прочего персонала только потому, что они принадлежали к лицам, как принято выражаться, "кавказской национальности", и Надежда ставила вопрос ребром: они - или она. Надежда отказывалась сопровождать на рынок повариху Ирочку, потому что там было "полно черных". Кавказские конфликты были для нее подарком судьбы! Однако обойтись без контактов с арабами Виктор никак не мог, в этом был смысл его бизнеса, и в Египте Надежде приходилось держать себя в руках. Впрочем, на переговоры ее не брали: мусульмане не допускают женщин на секретные переговоры, даже если это БМП. От вида двух других охранников, белокурых бестий Григория и Женьки, подкашивались ноги у любого темнокожего смельчака, ну а женщин здесь не принимали всерьез. Однако с местными жителями Надежда общалась с видом крайней брезгливости, а уж когда встречала негра - ее отвращением к "черномазому" мог бы восхищаться самый ярый куклуксклановец. Надежда была крутая, отъявленная расистка, и это служило поводом для неисчислимых шуточек в окружении Хозяина, однако сейчас впервые в голосе Надежды, кроме презрения к "жареным петухам", звучала еще и озабоченность, и даже нечто вроде встревоженного уважения.

 
Марина
Марина
Число: Воскресенье, 06-Мая-2007, 19:06:20 | Ответ # 2
Хозяйка
 Админчик
Сообщений: 28968
Награды: 27 +
Репутация: 19
 Страна: Германия
Город: Бремен
 Я Offline
С нами: 24-Ноября-2006
 
- Что им надо? - вяло повторила Марьяна, сползая на пол: она вдруг как-то сразу обессилела, все сделалось безразличным, даже пальба из-за двери. - Может, и правда: Виктора уже убили, теперь наша очередь.
Надежда метнула в нее испепеляющий взор:
- Дура! Дура! Если он убит - какой смысл в нашей смерти? Уходит Виктор - уходит все: контакты, адреса, проекты, суммы, будущие договоры... Если убрать Саньку с Ларисой - точнее, Саньку, потому что кому нужна эта киска?! - Виктор все равно что тоже убит. Его тогда ничем не проймешь. Его тогда хоть напополам режь!
Какой кошмар все эти разговоры!.. Однако кошмар продолжается. И на полицию, судя по всему, рассчитывать не приходится: если ее до сих пор нет, значит, никто не поднял тревогу. Ох, ну зачем, зачем понадобилось Виктору послушаться Ларису и забраться на эту экзотическую каирскую окраину, ведь для него не только отели в районе Баб-аль-Хадид, Клот-бей и вокруг мечети святого Хусейна, даже "Дар-ас-Салам", даже "Александрия" не роскошь, а так себе, номерки по средствам! Что прельстило его в этой уединенной вилле, кроме названия "Клеопатра" и почти опереточной роскоши, столь контрастирующей с прилегающими районами Старого Мисра, одного из старейших кварталов Каира?
И вот вам результат, как в той песенке. Отсюда хоть три года скачи - ни до какого полицейского не доскачешь!
Новые щелчки-выстрелы вырвали Марьяну из страшных раздумий и слились с сердитым плачем Саньки.
"Разбудили ребенка! А вдруг начнется приступ?!" - вскинулась Марьяна, и страх ее вмиг исчез.
- Почему не стреляешь? - воскликнула она, пытаясь сквозь пыль, оседавшую с простреленных стен, разглядеть, не задело ли Надежду: пышнотелый диван оказался для Марьяны отличным прикрытием, а вот каково за крошечным комодиком?
Однако за комодиком Надежды не оказалось. Марьяна только собралась удивиться, как вдруг ее кто-то потянул за ногу. Взвизгнув, обернулась - и увидела Надежду, которая, распластавшись на полу, легко скользила к двери в спальню, умудряясь при этом тянуть Марьяну за пятку и грозить кулаком, призывая к тишине. Марьяна плюхнулась плашмя и Успела оказаться за спасительной дверью прежде, чем гостиную прошила новая очередь, искромсав две драгоценные чеканные вазы, только вчера подаренные Виктором жене и якобы добытые в гробнице какого-то фараона - не самим Хозяином, конечно, но тем не менее древние подлинники.
Не успела Марьяна подняться на ноги, как Санька с радостным писком скатился с кровати, налетел на девушку и покрыл ее лицо шквалом мелких, щекочущих поцелуев. Ей-богу, он ни чуточки не был напуган. Пожалуй, даже не слышал пальбы, а проснулся от грохота стекла.
- Ах ты, мой лизун ненаглядный! - пробормотала Марьяна, - и горло стиснуло от самозабвенной нежности к этому чужому сыну, от его милого детского запаха, от той беззаветной любви, .которую мальчишка щедро дарил своей гувернантке - мамке-няньке, как насмешливо называла ее Лариса, если и ревнуя к Марьяне сына, то никогда не снисходя до того, чтобы эту ревность обнаружить.
Сейчас Лариса на них тоже не взглянула. Все еще в одной рубашке, она стояла у окна и осторожно всматривалась в улицу сквозь шелковые зеленые жалюзи.
- Там еще двое, - не оборачиваясь, сообщила она, да так спокойно, словно готовилась к сегодняшней стрельбе как минимум за год. А впрочем, подумала Марьяна, не исключено, что и впрямь готовилась: жене Виктора Яценко надо быть ко всему готовой. И вообще, вид у нее был такой невозмутимый, будто Надежда и Марьяна не вползли в ее спальню из насквозь простреливаемой гостиной, а, например, явились из ресторана, стуча каблучками и мило болтая. - Но очень тщательно скрываются. Их тени дастаров выдали, иначе я бы нипочем не догадалась.
- Тени? - недоверчиво переспросила Надежда. Пригнувшись, приблизилась к окну и коротко хохотнула:
- Во козлы! И впрямь - самого мужика не видно, а тень чалмы торчит.
Снять бы его, мудилу! Она вскинула пистолет, да спохватилась:
- Нет, потом. А пока помогайте, барышни! - И, натужась, поволокла с кровати огромный, тугой и скользкий матрас.
- Не проще ли позвонить в полицию? - лениво предложила Лариса, и тут Марьяна впервые заметила тень растерянности на лице Надежды:
- Ч-черт... сотовый остался в сумке, а сумка в гостиной!
Да, в гостиную уже не вернешься, телефончик не заберешь! Лариса презрительно искривила губы:
- Странно, что ты пистолет успела из сумочки достать.
- Пошла ты, - буркнула Надежда, сражаясь с матрасом. - Твой-то сотик, например, где? Опять забыла на подзарядку поставить? Так вот и молчи. Да помогайте же, дуры!
"Дуры" наконец-то сдвинулись с места. Втроем они почти запросто воздвигли матрас возле двери, а рядом нагромоздили всю мебель, какую только смогли перетащить. Эту баррикаду взяла бы лишь граната или даже противотанковое ружье, так что появилось время передохнуть: судя по звукам, нападающие все еще сражались с первой линией обороны, платяным шкафом. Слава богу, вернее. Аллаху - шкаф почему-то поставили в гостиной, а не в спальне. В антракте Лариса закурила, Марьяна села в уголке с Санькой на коленях, а Надежда вернулась к окну.
- Странно, почему здесь нет серьезной засады? - проворчала она, украдкой приподнимая планочку жалюзи. - Логически мысля, тут взвод мог бы стать - пусто, как на кладбище!
Да уж, по сравнению с соседней улицей, куда вилла была обращена фасадом, эта казалась погруженной в вечный сон. Дома, лишенные окон и дверей, выходящих на улицу, представляли собой унылую и однообразную линию голых стен с отвалившейся штукатуркой.
- Еще и розы эти дурацкие, - с ненавистью продолжала Надежда, косясь на гирлянды мелких белых розочек, обвивших стены и бесцеремонно залезавших в комнату. - Готовая лестница, поднимайся и входи!
- Лестница? - пробормотала Лариса, виртуозно выдувая изо рта голубое колечко и задумчиво глядя на него. Казалось, будто ее туманный, с поволокою взор гипнотизирует колечко: оно не таяло, а медленно дрейфовало к восхищенному Саньке. - Так ведь по лестнице не только подняться можно, но и спуститься...
Марьяна и Надежда переглянулись поверх белобрысой Санькиной головенки.
- Что ты имеешь в виду? - осторожно спросила Надежда.
Лариса глянула насмешливо - и Марьяна в который раз изумилась ее самообладанию (или глубочайшему равнодушию, что вернее всего):
- То и имею! Прикажешь сидеть здесь и ждать, пока всех нас перестреляют, как голубок, а за ним придут?
- Предлагаешь, чтобы ты с Санькой... - сбивчиво, взволнованно начала Надежда, но Лариса покачала гладко причесанной темной головкой:
- Я знаю, что ты меня полной идиоткой считаешь, но не до такой же степени!
Она глядела на Надежду сквозь ресницы, медленно поводя алым, длиннющим ногтем вокруг припухшего, словно бы всегда нацелованного рта. От этого жеста, Марьяна знала, Виктор тотчас принимал боевую стойку, а сейчас Лариса откровенно дразнила Надежду, которая, хотя и знала наизусть слабости Хозяина, никак не могла обратить их в свою пользу, пока на его горизонте маячила Лариса. И Марьяна подумала, что, если Лариса так явно задирает Надежду, значит, не столь уж она и отстранена, как принято думать, от всего на свете, не так уж ей и наплевать на все и вся, кроме себя и своих мыслей. А еще, выходит, она безошибочно знает Надежду и ее натуру и понимает, что ни злость, ни ревность, ни откровенная неприязнь к хозяйке не дадут ей отвлечься от исполнения долга.
Впрочем, дело сейчас было отнюдь не в привычной дуэли этих двух женщин, а в том, что Марьяна почему-то ничего не понимала из их словесной перестрелки.
То есть она догадалась, что всем вполне можно спуститься на ту пустынную улицу по розовым плетям, а потом убежать хоть в полицию, хоть в посольство, но этот столь простой и очевидный план и Надежда, и Лариса почему-то считают идиотством. Почему?
- Почему?! - возопила Марьяна. - Да они вот-вот ворвутся и всех нас изрешетят!
- Хотели бы - давно ворвались и изрешетили бы, - огрызнулась Надежда. - Они явно не хотят грандиозной бойни, чтоб не зацепить, кого не надо.
Она говорила быстрым шепотом, потому что, судя по голосам за дверью, гостиная уже была взята противником.
- А кого не надо? - наивно спросила Марьяна: видно, крепко перенервничала, колесики в мозгу ну никак не поворачивались!
- Да уж не тебя или меня, - хмыкнула Надежда. - И даже, может, не ее. - Быстрый, пренебрежительный кивок в сторону Ларисы, вроде как "один-один".
Ларисина соболиная бровь круто выгнулась:
- Напрасно ты так думаешь. Полагаю, я способна украсить любой гарем, хоть бы и самого султана.
- Султаны в Турции, дурища, - огрызнулась Надежда. - А здесь только фараоны, да и те в пирамидах. Что, хочешь с мумией потрахаться? Впрочем, тебе, верно, все равно с кем! Только на это и годишься, кошка мартовская. Подумаешь, сокровище! Больно много о себе воображаешь! Вся твоя ценность для Витьки - что Саньку ему родила. Я же знаю, что он тебе грозил: не родишь ребенка - пошлю, мол, к черту со всем твоим сексом!
- Эротикой, Надя, - с легкой усмешкой поправила Лариса. - Эротикой. Пора запомнить. И еще запомни, курочка ряба: когда-нибудь я рассержусь... так рассержусь, что тебе никакой Витька не поможет!
 
Марина
Марина
Число: Воскресенье, 06-Мая-2007, 19:06:41 | Ответ # 3
Хозяйка
 Админчик
Сообщений: 28968
Награды: 27 +
Репутация: 19
 Страна: Германия
Город: Бремен
 Я Offline
С нами: 24-Ноября-2006
 
- Да замолчите! - отчаянным шепотом вскричала Марьяна, ужасаясь, до чего вмиг выплеснулась - будто перебродившая брага! - всегда тщательно сдерживаемая и контролируемая вражда. О нет, ненависть. Нашли, ей-богу, время ненавидеть друг друга, дурищи!
Марьяна от злости стиснула хрупкие, загорелые плечики Саньки так, что он запищал и начал вырываться.
- Надо бежать скорее, а не болтать всякие глупости!
- Вот-вот. Для этого нас и выжимают отсюда, - кивнула Надежда, отводя бешеный взор от Ларисы и мгновенно обретая спокойствие. - Только спустимся по стене, как всех аккуратненько уложат на месте, а Саньку схватят. Он-то им и нужен скорее всего. За него Виктор все отдаст, сама знаешь!
Да, Марьяна знала. Сказать, что Хозяин без памяти любил своего пятилетнего сына, - все равно что ничего не сказать. Это было за гранью обычных человеческих чувств. Иногда Марьяне казалось, что, как ни дико это звучит, Виктор сам зачал, выносил и родил Саньку, а Лариса просто сыграла вспомогательную роль, послужила неким подобием инкубатора. И ради Саньки Виктор, конечно, на все пойдет, все отдаст. Весь свой бизнес псу под хвост бросит!
- Те двое - снайперы, конечно, не просто так СИДЯТ в сторонке, - пробормотала Надежда, вновь прикрывая жалюзи.
- Что же делать? Здесь ждать? - не унималась Марьяна. - А если у них кончится терпение? Или вернется Виктор? Или на шум заглянет какой-то сумасшедший полицейский - в смысле нормальный? Что, они просто так все бросят и уйдут?
- Ждать тоже нельзя, - наконец хоть в чем-то согласилась с нею Надежда.
- Но и всем бежать нельзя. Отсюда должны уйти только двое - женщина с ребенком.
- А если их подстрелят те, кого ты видишь на улице? - Марьяна гибко встала, не выпуская Саньку. Сердце от страха за него готово было разорваться.
- Ну, я ведь не совсем безоружна, - усмехнулась Надежда. - Да и, сама знаешь, в тридцати шагах в карту промаху не дам, разумеется, из знакомых пистолетов. Сквозь двери, наобум Лазаря, мне стрелять смысла нет, а этих двух я вмиг сниму, когда они увидят добычу и забудут об осторожности. То есть спуститься можно относительно безопасно. И - бежать, бежать! Конечно, за окном следят не только эти двое, так что бандиты скоро поймут, что добыча уходит.
Бросятся, конечно, в погоню...
- И что? - прошептала Марьяна. У нее даже голова разболелась от нелепости, от ужаса этого разговора. - Их схватят, Саньку схватят, а мы с тобой тут отсиживаться будем?
Лариса тихонько рассмеялась и пошла к гардеробу. Открыла его и, минутку поразмыслив, принялась вынимать одно за другим свои сногсшибательные платья, раскладывать их на разоренной кровати.
А Надежда вдруг зашлась в отборном, классическом мате - любой зэк позавидует. Раз в полгода она себе позволяла "расслабиться", но не при Саньке же!
Марьяна машинально прижала к его ушам ладони, но он увидел, что мать уже откровенно хохочет, и сам тихонько захихикал.
- Тебя, случаем, не контузило, барышня? - внезапно остановив поток брани, спросила Надежда. - Да ведь Лариска с Санькой тут останутся, неужто не ясно? Ты спустишься, ты! Лариску ты изображать будешь.
Несколько мгновений Марьяна невидящими глазами пялилась в лицо Надежды, пытаясь сквозь звон в ушах понять, что она там несет.
- Я-а? - протянула недоверчиво. - Ты шутишь? Почему? Как?..
- Иншалла! - развела руками Лариса, придирчиво оглядывая зеленый крепдешиновый комбинезон с просторными шортами и золотистым кушаком. - Вот это тебе здорово пойдет, твой стиль. Сандалии надень, не туфли: в них бежать легче.
Выбирай любые.
Она выгребла из-под кровати ворох разноцветных кожаных ремешков с путаницей подошв, а потом проворно сдернула с ноги золотой ажурный браслет для ног, хальхаль, и защелкнула на Марьяниной щиколотке:
- Это самая достоверная деталь. Если за нами следили, то не забудут, как я его покупала!
Да уж... Лариса, очевидно, вспомнив боевое прошлое на конкурсе красоты "Стиль а-ля рюсс", откуда ее и снял в свое время Виктор, устроила такое представление с примеркой множества золотых, серебряных и даже медных браслетов, что толпа собралась, будто на танец известнейшей амели, исполнительницы танца живота. Арабы выражали свое восхищение Ларисой столь темпераментно, что у некоторых длинные рубахи - галабеи внизу живота просто-таки торчком стояли! Марьяне пришлось щедро заплатить хозяину, чтобы показал черный ход из лавки. Он тоже рисковал: два могучих каирца уже сошлись врукопашную, а третий схватил с прилавка хоть и сувенирный, но вполне смертоубийственный кинжал, готовый в бою добыть белокожую пери...
А что, если в той лавочке пылали не только петушино-жеребячьи страсти?
Что, если там уже была предпринята попытка, пусть неудавшаяся, расправиться с ними? Ведь Надежде нипочем не сдержать свору разгоряченных, на все готовых самцов!
Эта догадка ошеломила Марьяну до полного ступора, так что она не тотчас осознала, что Надежда с Ларисой, стащив с нее блузку и юбку-оттоманку, уже натягивают роскошный комбинезон.
- Да перестаньте, девчонки! - нерешительно отбивалась Марьяна. - Давайте я лучше просто так спущусь и в полицию сбегаю!
- Тебя "просто так" прямо на стенке подстрелят, не сомневайся, - сурово кивнула Надежда. - И даже если добежишь до участка, кто тебя слушать будет? По здешним законам факт преступления должен быть засвидетельствован двумя мужчинами или одним мужчиной и двумя женщинами. А действительными считаются только показания, данные правомочными свидетелями, то есть лицами, которые пользуются репутацией добродетельных и благонамеренных людей. Думаю, ты не годишься на эту роль, барышня.
- О премудрая! - засмеялась Лариса. - То есть даже если эти местные менты увидят следы побоища, то не поверят своим глазам, пока не сыщутся два правомочных свидетеля?
Ловкие руки тем временем делали свое дело: Марьяна уже была одета, но; цепляясь за соломинку, воскликнула:
- Разве меня можно принять за Ларису? А глаза? А... волосы? Выдумали какой-то авантюрный роман!
- В жизни ни один сюжет не бывает недостоверным, - деловито произнесла Лариса и жестом фокусника обернула вокруг головы Марьяны белый шарф, прикрыв лоб, а потом так причудливо и ловко свернула узел на затылке, словно он и впрямь маскировал не легкие русые локоны, а черно-рыжую тугую косу. На переносицу Марьяны водрузили огромные темные очки в белой оправе, по губам жирно, далеко выходя за их очертания, мазнули Ларисиной любимой помадой цвета цикламен - и вот уже Санька, изумленно глазевший из угла, протянул:
- Маряша, сними платок, а то ты прям как мамочка! Я вас перепутаю!
- Вот! - радостно прищелкнула пальцами Надежда. - Вот так! Все тип-топ!
Ну, давай, девочка, работай! - И она потащила Марьяну к окну, однако та вывернулась и, сорвав очки, грубо нахлобучила на нос Надежде:
- Отстань! Никуда я не пойду!
- А чтоб у тебя зубы не в рядочек, а в кучке росли! - смешно ругнулась Надежда, а поскольку была белоруской и порою, забывшись, говорила с акцентом, прозвучало примерно следующее: "А каб у цябе зубы не у радочак, а у кучцы рослы!"
Это было безумно смешно, и прежде, когда новогрудковское Надеждино происхождение себя вдруг выказывало, свидетели просто-таки помирали со смеху.
Однако сейчас даже Санька не хохотнул, а Марьяна, белая, как ее шарф, прошипела:
- Ну, я - Ларису, а Саньку кто изображать будет? Ты, Надежда, что ли?
Тогда давай, переодевайся!
Швырнув в остолбенелую БМП Санькиными шортами, она отвернулась к окну и, едва сдерживая слезы, уставилась на знойное марево, плывущее над глинобитными крышами Старого Мисра: "Григорий! Где же Григорий?.."
 
Марина
Марина
Число: Воскресенье, 06-Мая-2007, 19:07:26 | Ответ # 4
Хозяйка
 Админчик
Сообщений: 28968
Награды: 27 +
Репутация: 19
 Страна: Германия
Город: Бремен
 Я Offline
С нами: 24-Ноября-2006
 
***

Да нет же, нет, она не знала, что так обернется, иначе разве согласилась бы? Разве взяла бы тогда те деньги? Ведь с них. все и началось, если хорошенько подумать... Однако могла ли Марьяна хоть о чем-то думать в ту минуту, лежа посреди площади Свободы, с гудящей головой, беспомощная, не ощущавшая своего тела, а только раздирающую боль в левой ноге, и боль эта, чудилось, еще усиливалась от пронзительного женского вопля в вышине, там, где столпились люди:
- Да ты же ей ногу сломал, мафик поганый, своей иномаркой!
Марьяна попыталась приподняться, но в глазах все поплыло, и она снова откинулась навзничь, тупо повторяя: "Ногу сломал... ногу мне!.." Но даже эти страшные слова не могли прервать оцепенения, пока вдруг что-то ледяное, отрезвляющее, не легло на лоб и поплыло по вискам, потом нежно, влажно запахло талым снегом, и она близко-близко увидела чьи-то огромные, бело-голубые от ужаса глаза на бледном лице, чуть заросшем рыжеватой щетиной.
- Ты как? Жива? - прошептало лицо, и в глазах плеснулась такая неподдельная жалость, что Марьяна невольно всхлипнула. - Больно? Ой господи, ну как же так...
- Помогите мне встать, - прошелестела Марьяна прыгающими, непослушными губами, вновь пытаясь приподнять голову, но незнакомец погладил ее перемешанные со снегом волосы:
- Тихо, лежи. Нельзя вставать. Я ведь и правда, кажется, тебе ногу сломал...
- ...мафик поганый своей иномаркой, - как попугай, продолжала Марьяна, вдруг забыв о боли: незнакомец-то незнакомец, но она где-то видела это лице, видела, точно!
- Слушай, - торопливо прошептал "мафик"; - если сейчас налетят менты - мне все, полная пропасть. Опаздываю смертельно, срывается контракт с арабами, а главное, кому вообще привод нужен? Только не мне!
Задумался на миг, прикусив губу, а потом выхватил что-то из-за пазухи, сунул в руку Марьяны, стиснул пальцы.
"Что-то" хрустко, бумажно зашуршало.
- Вот, у меня с собой только штука баксов, было побольше, да я сыну кое-что купил... извини, не знал ведь, что понадобятся. Возьми их, а?
Рыжеватые ресницы часто замигали, и Марьяна с изумлением увидела, как на светлые глаза наплывают слезы:
- Не затевай дела, а? Скажи, ничего не успела разглядеть, не хочешь человека гробить. Мне никак нельзя с ментами сейчас. Понимаешь? Ну, прости, а?
И, видимо, уловив в лице Марьяны отсвет сочувствия, а скорее, полнейшей неспособности оценить ситуацию - что в прямом, что в переносном смысле, он вскочил, забежал сзади и, подхватив под мышки, выволок Марьяну на узенький тротуарчик остановки. Там прислонил к парапету, на котором громоздились фанерные ящики с полузамерзшими гвоздиками и вовсе промороженными розами.
Теплые губы, остро пахнущие табаком и "Стиморолом", мазнули Марьяну по щеке, потом хлопнула дверца, взревел мотор, поплыло ядовитое бензиновое облачко...
"Стой, стой, гад! - наперебой завопили цветочницы. - Уехал! Нет, надо же! Сбил девку и уехал! Сколько говорю: хоть бы мента на этом переходе поставили, а то гляди знай: и автобусы, и машины вереницей, людям деваться некуда". - "А, мента тебе еще здесь не хватало, еще и ему отстегивай?! Но что же нам с этой девчонкой делать? "Скорую" вызвать, что ли? И в милицию надо бы... Ты номер не заметила?" - "Нет, - помню, что синий "мере". - "Дура, это "Мазда"! А гляди, у нее баксы в кулаке! Это он ей заплатил, чтобы молчала!"
Жаркая разноголосица мгновенно похолодела.
Теперь Марьяна вызывала у цветочниц не сочувствие, а жгучую неприязнь.
И немалое прошло время, прежде чем какая-то сердобольная душа все же вызвала "Скорую", а еще большее, конечно, прежде чем эта "Скорая" притащилась. Марьяна так замерзла и измучилась, что уже готова была почать зеленую хрустящую пачку и заплатить цветочницам за милосердие, но сделать это не дала лютая гордость, и злоба, что позволила себя купить, даже не поторговавшись, и ненависть к "поганому мафику", чем-то знакомое лицо и подернутые слезою глаза которого лишили ее сил сопротивляться. А главное - ее поддерживало воспоминание о том, что доллар ползет и ползет вверх, а значит, у нее в руках немалые деньги, которые позволят им с матерью продержаться, пока хоть кому-то из них не выплатят зарплату еще за декабрь прошлого года.
Она ни чуточки не сомневалась, что больше в жизни не увидит своего "мафика", однако не прошло и недели, как в пятую палату травматологии, куда в тот кошмарный день привезли Марьяну, ввалился огромный" как новогодняя елка, шуршащий целлофаном, благоухающий розовый букет. Потом боком просунулась золотисто-алая конфетная коробка устрашающих размеров, а следом осторожно заглянуло голубоглазое лицо. Теперь оно было чисто выбрито, но выражение имело очень странное, словно бы ошарашенное.
Обменявшись неуклюжими "как вы себя чувствуете" и "ничего, спасибо, вашими молитвами", приняв, вдобавок к гостинцам, ворох покаяний, сетований и благодарностей за молчание, Марьяна сочла, что посетитель успел разузнать у врачей о ее вполне удовлетворительном состоянии (перелом оказался закрытый, вытяжку делать не понадобилось, через несколько дней Марьяну собирались выписывать, мама уже и костыли раздобыла), а потому и пришел в такое обалдело-радостное настроение: мол, легко отделался, какой-то тысчонкою! Хотя деньги, по всему видно, у него водились. Марьяне не приходилось близко общаться с настоящими "новыми русскими", разве что по телевизору видела или, мельком, в роскошных авто, однако некий ореол больших, несчитанных денег, витавший вокруг ее гостя, ощущался сразу. Этот костюм, и башмаки, и властная энергия во всем облике, ощутимая даже в мгновения застенчивости... Честно говоря, Марьяна не держала на него зла, все-таки его деньги здорово выручили их с мамой, оказались как бы подарком судьбы! Но Марьяна давно знала, что за все такие "подарки" надо непременно платить, - на сей раз цена была, верно, определена в закрытый перелом. Конечно, судьба, в свою очередь, задолжала им с матерью, отняв отца, да столь нелепо, столь внезапно...
После этой смерти Марьяна ко многому в жизни стала относиться по-новому: расчетливо-стоически. "Баксы! Баксы!" - звенело в голове, и она спокойно вынесла почти оскорбительные подначки майора ГАИ, который очень старался заставить ее написать заявление на "бандита за рулем" - он так и выражался, ей-богу! Для поддержания разговора Марьяна рассказала сейчас об этом своему "мафику", и тот вдруг обиделся:
- Заявление ему? Давно надо было на Свободе пост организовать: там же движение сумасшедшее, а перехода нет. Небось в лапу хотел получить! Знаете, как в анекдоте: армянскому радио задают вопрос, кто, мол, был первым гаишником на Руси? Армянское радио отвечает: Соловей-разбойник. На перепутье сидел, свистел и поборы брал.
Посмеялись.
Марьянины соседки по палате уже утолили свое любопытство: на гостя нагляделись, конфет наелись, роз нанюхались. Две уткнулись в книжки, одна задремала. Марьяна думала, что визитер вот-вот откланяется, а он все сидел да сидел, нерешительно на нее поглядывая, словно хотел что-то сказать, но никак не мог собраться с силами. Мелькнула мысль, а не хочет ли он увеличить "компенсацию", и на какое-то мгновение Марьяна совершенно серьезно углубилась в подсчеты, какова должна быть эта новая сумма, сколько у них с мамой еще "дыр" в бюджете, но вдруг, приблизив к ней лицо, "мафик" быстрым, заговорщическим шепотом спросил:
- Слушай, это правда, что тебя зовут Марьяна Корсакова?
- Правда, - недоуменно хлопнула она ресницами, - а что?
- Отца твоего, случаем, не Михаилом Алексеевичем зовут? - еще ближе придвинулся "мафик", и в глазах его блеснула такая по-детски воодушевленная надежда, что Марьяна впервые испытала жалость не к себе, а к чужому человеку, когда ответила:
- Да, его Михаил Алексеевич зовут... звали. Папа Умер уже больше года назад.
Мгновение посетитель смотрел на нее неподвижно, потом, медленно отодвинувшись, крепко взялся горстью за лицо и замер.
- Ох ты, - пробормотал он. - Ох ты! Марьяна быстро утерла слезы, неудержимо подступавшие даже при мимолетных воспоминаниях об отце, и, осторожно тронув посетителя за рукав, шепнула:
- Ничего. Ничего... Вы с отцом встречались, да? Или работали вместе?

 
Марина
Марина
Число: Воскресенье, 06-Мая-2007, 19:07:52 | Ответ # 5
Хозяйка
 Админчик
Сообщений: 28968
Награды: 27 +
Репутация: 19
 Страна: Германия
Город: Бремен
 Я Offline
С нами: 24-Ноября-2006
 
Он опустил ладонь - глаза его были влажны - и тихо спросил:
- Не помнишь меня, да? Я тебя тоже не сразу узнал. Вертелось что-то такое в голове, а когда фамилию твою услышал - господи, думаю, неужели?!
Неужели дочка дяди Миши? Марьянка, да ты посмотри на меня, посмотри! Я же Виктор... Витька-Федор Иваныч!
Марьяну словно в сердце ударило. Села в постели, ощущая, как брови сложились домиком, а рот превратился в некое изумленное "о". Да неужели вот этот благополучный, преуспевающий джентльмен, сидящий перед нею, - тот самый тощий, издерганный мужичонка, который однажды безудержно плакал в палисаднике на Ковалихе, утираясь крошечным кукольным платьицем, и говорил, захлебываясь, десятилетней девчонке слова, которые и сейчас, вспомнившись, заставили ее сердце сжаться от жалости:
- Тут, Марьянка, я и купил реланиуму. Много купил! В шести аптеках. И решил завязать с этой жизнью как мужчина. Убраться в квартире, пока их нет, помыться, переодеться в чистое, принять весь реланиум - и уснуть. Даже уборку уже сделал. А тут кошка за дверью запела. Кошку-то жалко: она только с моих рук ест, у них и хвостика рыбьего не возьмет, да они и не дадут. И еще вспомнил, что ваши талоны на сахар мне в домоуправлении сунули еще неделю назад, а я так и не отдал... Словом, много мыслей дурацких приходит в голову в такой момент.
Ну и упустил, упустил я момент этот, и решимость моя иссякла. Вот... снова живу! - И он горько заплакал.
Тогда он казался Марьяне если не глубоким стариком, то очень пожилым человеком, но сейчас она видела, что ему не больше сорока пяти, а в то время, значит, было около тридцати. Но уж теперь никто не решился бы назвать его просто Витькой, а тем более - тем ласково-насмешливым прозвищем, которое дал ему в былые времена Марьянин отец.
- Ох, Витька, ну и голосину тебе даровал бог - восторженно твердил он, забыв, что инструктору обкома партии вести разговор о вышних силах не подобает.
- Ну истинный Федор Иваныч! Ну редкостный дар, всю душу переворачивает!
Слушаешь тебя - и сердце само соловьем заливается!
Конечно, Федор Иваныч, в смысле Шаляпин, пел "Утро туманное" и "Гори, гори, моя звезда" басом, отец Марьяны это прекрасно знал. Но поскольку Шаляпин был его любимым, обожаемым певцом, а баритональный тенор соседа Витьки Яценко - задыхающийся, необработанный, но воистину божественно-вдохновенный - трогал его душу столь же властно, сколь и шаляпинские раскаты, Михаил Алексеевич соединил эти два имени в одно. Однако если случалось ему встречать Витьку-Федор Иваныча, когда тот по стеночке, на автопилоте, пробирался домой (в запоях скручивала его клаустрофобия, он начинал до дрожи бояться лифта и на свой седьмой этаж добирался хоть ползком, да пешком), отец Марьяны уже не разглагольствовал о сердцах и соловьях, а норовил побыстрее пройти мимо, словно бы и не замечая соседа. Впрочем, завидев Марьяну, Витька-Федор Иваныч старался подтянуться, сфокусировать разбегающиеся глаза и, мотая перед носом пальцем, наставительно бормотал:
- Не пей вина, Г-Гертруда! К-козленочком станешь! - и тащился дальше, не зная, что Марьяна с жалостью провожает его глазами. Даже с ее, детской, точки зрения Витьке было с чего пить...
Уже и спустя много лет, услышав анекдот: муж ссорится с женой и кричит в сердцах: "Кто в доме хозяин?!" - "Я, а что?" - спокойно отвечает жена.
"Ничего. Я просто так спросил", - тихо бормочет муж, - Марьяна сразу вспоминала эту пару: голубоглазого, всему улыбающегося Витьку и его черноволосую, смуглую, верткую Валентину. Девчонкой она не сомневалась, что по ночам Валентина или вылетает из форточки на ведьмовский шабаш, или превращается в змею, ползает по тротуарам, жаля случайных прохожих. Все повадки, весь норов были у Валентины воистину змеиные, и Витька-Федор Иваныч так и жил, словно бы стоял одной ногою на гнилой колоде, из-под которой к нему тянулась гадюка.
Но удивительнее всего было то, что Валентина тоже считала себя несчастной, она не сомневалась: жизнь ее загублена мужем! Жаловалась соседкам:
- В графе анкеты "семейное положение" я бы написала: "Невыносимое!"
А недавно Валентина случайно встретила на улице свою первую любовь, еще детдомовскую (жена Витьки-Федор Иваныча была подкидышем, сиротой). Тогда ей было пятнадцать лет, а любовь закончилась ничем: Ромео упекли за грабеж в колонию. Теперь это был уже не тощий хулиганистый мальчишка, а здоровенный бугай, с которого можно писать классический портрет уголовника-рецидивиста: стриженная под нуль, маленькая, не больше пятьдесят пятого размера, голова, как бы чужая на бычьей шее и неохватных татуированных плечах, тупой взгляд исподлобья, пудовые кулаки... Однако сердце Валентины, видно, не забыло былого, потянулось к Роману (ей-богу, возлюбленного звали именно так!) - и немилый муж сделался ей вовсе постылым.
В ту пору в газетах еще не писали про секс, однако Валентина вполне гласно высказывалась об интимном и своими откровенными репликами склонила общественное, в смысле соседское, мнение на свою сторону, и скоро весь подъезд, а там и весь дом знал, что Витька от жены "много требует, а сам как пингвин замороженный: отвалится - да храпит; ему бы в аптеке люминалом работать, а не в койку с бабой ложиться!". В ответ на подначки мужиков, с удовольствием обсуждавших Валентинины претензии, Витька-Федор Иваныч добродушно отбрехивался:
- Пуще прежнего старуха вздурилась! Уж не хочет быть она царицей - хочет быть нормальною секс-бомбой!
Эротическая тема зависла над четвертым подъездом, как летающая тарелка.
Все подробности наличия или отсутствия интима между Витькой и Валентиной немедленно становились общим достоянием (дом заселили недавно, но все переехали из бараков, общежитии и малосемеек, старая закваска сильна была в характере: соседей не чурались, радость-горе были одни на всех). Как ни отплевывалась от сплетен Ирина Сергеевна, они достигали не только ее ушей, но и Марьяниных, активно пополняя девчонкино образование.
Однажды Витька отправился на работу (он заколачивал свои 150 рэ в месяц в КБ судоремонтного завода) с непристойно исцарапанным, просто-таки изодранным лицом. А когда вечером вернулся, соседки с ним не здоровались. И даже девяностолетняя баба Паша по прозвищу "Товарищеский суд", доживавшая жизнь возле окошка и бывшая в курсе всех домовых происшествий, вынесла суровый приговор, высунувшись из-за горшков с красными геранями:
- Ну, Витька, всегда я за тебя заступалась, а нынче, кабы могла, так и вдарила бы тебе по сопатке, чтоб ты всю жизнь этим фонарем вместо электролампочки пользовался! Зараза!
- Дядя Витя! - бросилась к нему всегдашняя болельщица Марьяна. - Что ты натворил?
Тот молча прошел мимо, даже не назвав ее Гертрудой.
Ситуация разъяснилась только вечером, за ужином. Едва дождавшись мужа с работы, Ирина Сергеевна, которую новости до того распирали, что она забыла о присутствии дочери, поведала, с трудом прорываясь сквозь смех, чем же провинился Витька: он по телефону вызвал Валентину с работы, завел в комнату, раздел, уложил в постель, а потом с идиотской ухмылкой объявил: "Первый апрель - никому не верь!"
Корсаков хохотал так, что жене в конце концов пришлось накапать ему в рюмочку валокордина.
Смех смехом, а кончилось все плохо, очень плохо. Эта история, как выразилась Валентина, "была последней каплей крови моего терпения", и защищать хозяйку 135-й квартиры на правах старого друга пришел бугай Роман. И вот как-то раз, проснувшись с похмельной, гудящей головою, Витька обнаружил себя валяющимся на раскладушке, Романа же отыскал рядом с Валентиной в своей супружеской постели.
И сошел Витька с катушек, и завил горе веревочкой, и не отрывался больше от стакана, в котором только и перемигивались с ним теперь приветливые лица, ибо весь прочий мир, казалось, от него отвернулся.
 
БЕСЕДКА » -=Литература, Лирика, Стихи, Притчи=- » Романы » МОЯ ПОДРУГА - МЕСТЬ (Лирика)
  • Страница 1 из 15
  • 1
  • 2
  • 3
  • 14
  • 15
  • »
Поиск:


Copyright MyCorp © 2024 |