Джессика почувствовала, как в ней закипает огромная, неуместная и нелепая в этой обстановке радость. И ночь, и все окружающее превратилось в декорацию какой то сюрреалистической пьесы; темные деревья, машины, трава и песок под ногами утратили свою вещественность, материальность, зато все чувства Джессики пробудились, приобретя сверхъестественную остроту. Она пила сладковатый, влажный воздух, ощущала на коже ласку ночного ветерка, слышала слаженный хор насекомых во тьме и чувствовала запах придавленной колесами травы. Мощная телепатическая волна донесла до нее внутреннюю дрожь и страх Зои, злобу и ненависть Холивелла, и даже холодную угрозу, которую излучал пистолет в его руке. Ее собственные ужас и гнев существовали как бы отдельно от нее, и Джессика стояла совершенно спокойно, хотя ее мозг работал на удивление четко и ясно.
Необходимо было немедленно что то предпринять. Джессика вовсе не собиралась ждать, пока Холивелл убьет ее, как не собиралась позволить ему застрелить Рафаэля у нее на глазах. Она должна действовать сама. Надеяться больше не на кого.
Приняв решение, Джессика сразу подумала, что, будучи женщиной, она может рассчитывать на преимущество внезапности. Все это время Холивелл держался достаточно уверенно, видимо, полагая ее слабой, беззащитной и неопасной. Она должна это использовать.
Кроме того, Холивеллу приходилось следить одновременно и за ней, и за самолетом, чтобы точно рассчитать момент, когда он должен открыть огонь. Чем ближе самолет к земле, тем больше он сосредоточится на нем и тем меньше внимания будет уделять ей. Вот только одно… В случае ошибки Джессика теряла слишком многое. Значит, она не имеет права допустить промах!
Ах, если бы только знать, о чем сейчас думает Рафаэль! Видит ли он машины и людей внизу, или в темноте все сливается у него перед глазами? Слава Богу, что ночь выдалась лунной и светлый ракушечник хорошо виден даже с большой высоты. Контрабандисты садились здесь в еще худших условиях, так почему этого не сможет сделать Рафаэль? Но решится ли он на посадку, если не обнаружит на полосе огней и не заметит людей в тени дуба? Может быть, он подумает, что произошла какая то ошибка, и улетит?
В чем Джессика была уверена, так это в том, что Рафаэль ни за что не станет сажать самолет, если заподозрит неладное. Или все таки станет? Она знала, что ее муж был человеком осторожным, но, с другой стороны, однажды что то решив, он непременно исполнял задуманное, не слишком заботясь о деталях. А в критических обстоятельствах он умел быть смелым до безрассудства.
Нет, успокаивала себя Джессика, Рафаэль обязательно все учтет и все как следует взвесит. Он же не мальчишка и не глупец — он сделает все как надо.
Как хорошо, что он прилетел.
Прилетел к ней на помощь.
Несмотря ни на что…
Он не подвел ее, он откликнулся на ее зов немедля, не колеблясь, не считаясь с обидами. Джессика очень хорошо представляла себе, как, получив факс, Рафаэль начал действовать — быстро, продуманно, без суеты. Она не знала, какие еще меры он предпринял, чтобы обеспечить ее и свою безопасность, но была уверена, что Рафаэль вылетел в Штаты не один. Возможно, и в Новом Орлеане у него были свои люди, на которых он в случае крайней нужды мог рассчитывать. Похоже, Холивелл совершил роковую ошибку, когда осмелился бросить вызов Кастеляру — Рафаэль умел быть смертельно опасным противником, не знающим жалости и не стесняющимся в средствах. Но, самое главное, он был верным, надежным, как скала, и теперь Джессика знала, что всегда сможет положиться на его любовь.
Любовь… Вот как называлось то сильное и глубокое чувство, которое она питала к Рафаэлю. Только сейчас Джессика осознала, что острая, режущая боль, которую она испытывала при каждом воспоминании о его руках и глазах, о его жестах, взглядах, о его то ласковом, то насмешливом голосе, есть не что иное, как любовь — могучая страсть, которая вспыхнула в ней едва ли не с первых дней их знакомства. Она любит его — в этом не было никаких сомнений, но как же слепа и глупа она была, что не понимала этого раньше!
Самолет уже развернулся и несся прямо на них — величественный, как огромный аист, который совсем недавно взлетел из болотистой низины в лучах луны. Под фюзеляжем и на крыльях вспыхнули посадочные прожектора, в свете которых дорога из ракушечника засверкала словно река из расплавленного серебра.
— Выйди из под дерева, чтобы он мог видеть тебя! — приказал Холивелл, направляя свой пистолет прямо в грудь Джессике. — Помаши ему рукой, пусть он думает, будто ты рада видеть его.
Джессика с ненавистью посмотрела на него, но повиновалась. Самолет опустился еще ниже; он приближался невероятно быстро, и Джессика, у которой от бьющего в лицо света на глазах выступили слезы, замахала поднятыми над головой руками, замахала с таким отчаянием, что плечи ее мгновенно заныли от напряжения.
Самолет — серебристая ревущая птица — спускался, казалось, прямо на нее. Слепящий свет прожекторов заливал теперь все пространство вокруг нее, и Джессика, уверившись, что Рафаэль не может ее не видеть, резко скрестила поднятые над головой руки, повторив жест, сто раз виденный ею в кино и понятный всем авиаторам мира. Этот жест означал «Опасность! Посадка запрещена!».
Воздушный вихрь взметнул вверх облако пыли и прошлогодних листьев, и Джессика, крепко зажмурившись, машинально пригнулась, когда самолет пронесся над самой ее головой. Ослепленная, оглушенная, задыхающаяся, она не успела рассмотреть, кто сидит за штурвалом самолета, и на мгновение ей стало страшно, что Рафаэль мог прилететь один, потому что Карлоса могло не оказаться на месте, а разыскивать его он бы не стал, чтобы не тратить драгоценного времени. Правда, с сегодняшнего утра, когда кузен Рафаэля доставил ей орхидеи, прошло достаточно времени, чтобы он успел вернуться в Рио. Джессика, во всяком случае, очень на это надеялась.
Когда самолет, пронесшись над полосой, накренился на одно крыло, чтобы развернуться, Джессика, спотыкаясь, спустилась на обочину и вернулась по перемычке к дубу. Она намеренно остановилась поближе к Холивеллу, но тот только метнул на нее мрачный, напряженный взгляд, поскольку все его внимание было приковано к самолету. Вот он увидел, что самолет закончил разворот и, снизившись до высоты нескольких футов, заходит на посадку, и с губ его сорвался негромкий, торжествующий возглас, а рука с пистолетом чуть приподнялась.
Джессику захлестнуло сознание собственного поражения. Она надеялась, что после ее сигналов Рафаэль развернется и полетит обратно, но она ошиблась. Теперь у нее оставалась только одна возможность исправить положение. Вот только хватит ли у нее смелости, чтобы ею воспользоваться?
Не сводя глаз с пистолета в руке Холивелла, Джессика сделала крошечный шаг в его сторону. Она могла прыгнуть на него сейчас или чуть позже, когда Рафаэль наконец посадит самолет. Последний вариант был намного безопаснее, поскольку Джессика рассчитывала, что в этот момент внимание Холивелла будет отвлечено больше всего. Но что, если он начнет стрелять, когда Рафаэль откроет дверцу? Джессика очень хорошо понимала, какая это будет легкая цель. Рафаэль будет виден как на ладони, и у него не будет ни одного шанса уцелеть. Джессика не могла этого допустить.
Но сумеет ли она помешать Холивеллу? Что, если он нокаутирует ее, а потом спокойно расстреляет Рафаэля? Это было более чем вероятно, но никакой другой альтернативы Джессика не видела. Если Рафаэль умрет, то какая ей разница, останется ли она в живых или погибнет?
Никакой разницы, сказала себе Джессика. Значит, надо действовать сейчас.
Сознательное мужество и отчаяние загнанного в угол зверя — чем они отличаются? Джессика подумала об этом, прислушиваясь к надсадному вою турбин и свисту ветра. Ответа она не знала и поспешила выбросить из головы все посторонние мысли. Чуть заметно вздрогнув, она напружинила мускулы и сосредоточилась.
Гудение тысяч насекомых давно утонуло в шуме двигателей, звезды и луна померкли перед сиянием посадочных огней, сама ночь отступила, отползла куда то в болота, оставив их стоять под дубом в неверном, мечущемся свете.
Самолет все приближался, опускаясь все ниже к земле. Черные колеса шасси, словно когти фантастической птицы, хищно потянулись к земле.
Слегка пригнувшись, Джессика чуть чуть подалась вперед, внимательно следя взглядом за Холивеллом. Впрочем, она знала, что в любом случае ей с ним не сладить. Ее целью был не он сам, а пистолет в его руке.
Слегка кренясь то в одну, то в другую сторону, самолет несся к ним. Позади него стелилась прибитая к земле трава, клочья потревоженного тумана клубились по сторонам дороги и тянулись за машиной словно хвост кометы.
Еще немного, еще совсем немного… Взлетели облака пыли, самолет словно провалился в какую то яму, и Джессика услышала скрежет гравия под колесами. В следующее мгновение обороты двигателей резко упали, и самолет покатился по взлетной полосе.
И тогда Джессика прыгнула. В этом броске она собрала все силы, всю свою решимость и всю ярость. Ее согнутые словно когти пальцы сомкнулись на пистолете. Рывок, и оружие очутилось в ее руках.
Джессика не смогла остановиться — таким стремительным и быстрым был ее прыжок. Споткнувшись о ногу Холивелла, она потеряла равновесие и вдруг почувствовала, что падает. Холивелл тут же схватил ее за волосы и, дернув с такой силой, что от боли на глазах у Джессики выступили слезы, потянулся за пистолетом.
К счастью, Джессика инстинктивно предугадала его движение. Чувствуя, что ей не совладать с ним, она отшвырнула оружие как можно дальше от себя. Пистолет упал где то за пределами освещенного пространства, и Джессика услышала, как он негромко лязгнул о камни. В следующее мгновение кулак Холивелла обрушился ей на голову.
От удара в голове у Джессики словно что то взорвалось. Она увидела яркую вспышку, а потом темнота — еще более плотная, чем ночь, — сомкнулась вокруг нее. Ноги ее подкосились, и она почти без чувств распростерлась на мокрой траве.
В первые секунды она не видела и не слышала ничего. Потом до слуха ее донеслись приглушенные проклятья, крики и оглушительный рев моторов. Еще не до конца придя в себя, Джессика откатилась чуть в сторону и встала на четвереньки как раз в тот момент, когда самолет пронесся по дороге мимо нее.
Дверца салона была распахнута, а на нижней ступеньке металлического трапа, крепко держась рукой за поручень, стоял Рафаэль. Джессика увидела, как он прыгнул, кубарем покатился по земле и скрылся за насыпью почти в том месте, где кончалась густая тень виргинского дуба. Самолет с зажженными огнями покатился дальше, и темнота скрыла Рафаэля от глаз Джессики.
Подпрыгивая на неровностях почвы и покачивая крыльями, самолет прокатился еще несколько сотен ярдов и встал. Его прожектора пронзали темноту, словно серебряные шпаги. Неожиданно двигатели заглохли, свет погас, и ночь снова стала темна и тиха.
Холивелл яростно выругался. Джессика слышала, как он шарит в траве, разыскивая оружие. При этом он постоянно оглядывался по сторонам, напряженно всматриваясь в темноту и прислушиваясь, но в ночи не шелохнулась ни одна былинка, ни один кустик. Пистолет Холивелл, судя по его ругани, так и не нашел. Снова разразившись проклятьями, он прыгнул к своей машине и схватился за ручку задней дверцы.
Дверь распахнулась ему навстречу, словно кто то толкнул ее изнутри. Она ударила Холивелла по рукам с такой силой, что он невольно попятился, а из салона наполовину вывалился, наполовину выполз Ник. Его глаза блестели в темноте, а лицо пересекала широкая полоска светлого пластыря, которым был заклеен его рот. Вытянув перед собой связанные руки, Ник бросился на Холивелла, и оба, сцепившись словно два кота, тяжело повалились на землю.
Джессика жалобно всхлипнула и тряхнула головой. Вдали ей послышался шум автомобильного мотора. Бросив взгляд в ту сторону, она увидела свет фар: мчащийся на большой скорости автомобиль свернул с главной дороги на взлетную полосу и помчался к ним. У дуба он резко затормозил, выбрасывая из под колес гравий, и Джессика узнала «Ниссан» Кейла.
Еще до того как мотор «Ниссана» заглох, водительская дверца распахнулась, и Кейл — темный силуэт на фоне меркнущих фар машины — быстро побежал к ним.
— Нет! Стой!
Этот громкий, истерический вопль вырвался из груди Зои, о которой Джессика совсем забыла. Отчаянно жмурясь и моргая глазами в свете фар «Ниссана», она медленно подняла руки, и Джессика с ужасом увидела, что Зоя крепко сжимает пистолет Холивелла, казавшийся непомерно большим в ее руках. Все ее тело колыхалось, но ноги она расставила довольно широко в жалкой пародии на стрелковую стойку. Взгляд ее растерянно перебегал с Ника на Холивелла и с Кейла на Джессику, которая наконец то смогла подняться на ноги.
— Остановитесь! — задыхаясь, повторила Зоя. — Или я буду стрелять.
Холивелл медленно поднялся с земли. В полутьме он напоминал вставшего на дыбы медведя, и Зоя, неуклюже отступив на полшага назад, направила оружие на него. Ник, не обращая на Зою никакого внимания, тяжело привалился к дверце джипа, отрезав Холивелла от салона, где могло оказаться еще какое то оружие, и ствол пистолета нацелился на него, но потом снова вернулся к Холивеллу.
Краем глаза Джессика заметила легкое движение за спиной Зои. Рафаэль выступил из темноты совершенно бесшумно, но Зоя либо услышала, либо почувствовала его присутствие. С непостижимым проворством она развернулась, прицелившись в грудь бразильца, и Рафаэль сразу же остановился.
Немая сцена длилась, пожалуй, несколько секунд. Все ее участники хорошо понимали, какая опасность им грозит. Даже Кейл стоял неподвижно, и только нервно сжимал и разжимал пальцы, зная, что, если его мать вздумает стрелять, то выпущенная ею пуля может задеть и его. Им оставалось только ждать, что предпримет Зоя.
И в этот момент автоматические фары «Ниссана» погасли и под дубом наступила полная темнота.
В первое мгновение все оцепенели, потом Джессика услышала хриплый, незнакомый голос Кейла:
— Что ты делаешь, мама? Опомнись, брось пистолет!
— Нет! — Зоя со всхлипом втянула воздух. — Ты ничего не знаешь!
— Я знаю только одно: что бы здесь ни происходило, этому нужно положить конец! — крикнул в ответ Кейл, медленно двигаясь на голос матери.
— Отойди! — взмолилась Зоя и вдруг добавила с необъяснимым раздражением, почти со злобой:
— Ты — такая же безвольная тряпка, как и твой отец! У тебя нет ни честолюбия, ни амбиций, ты способен думать только о бабах и водке. И вечно ты прячешься за моими юбками, Кейл! Старик Фрейзер вил из тебя веревки, как и из Луиса, а ты только радовался. Он сделал Джессику главной над тобой — ты и тут промолчал… Но я это исправлю. Предоставь все мне, Кейл, и я сделаю так, чтобы тебе было хорошо.
— Не сходи с ума, мама. Ничего ты не сделаешь — я этого не допущу. — Кейл сделал еще шаг, и Джессика увидела, что его взгляд прикован к бледному лицу Зои.
— Я вовсе не сумасшедшая, Кейл. Пока нет! Я могу это сделать, но только не у тебя на глазах. Прошу тебя: уйди! Просто повернись и уйди, и я все сделаю, все поправлю. Пожалуйста, милый. Тебя вообще не должно было здесь быть!
— Но я здесь, хоть ты и отправила меня искать ветра в поле. А теперь убери ка этот свой пистолет и поехали домой.
— Но, Кейл!
— Дьявол! — выругался Холивелл, пронзая Зою властным, свирепым взглядом. Указывая пальцем на Рафаэля, он прорычал:
— Стреляй, черт тебя побери! Пристрели Кастеляра! Живо!!!
Зоя беспомощно завращала глазами.
— Я не могу! Ты же видишь!.. Пока не могу.
— Тогда дай мне пушку! — Протягивая руку, Холи велл уверенно шагнул к Зое.
— Нет! — крикнул Кейл.
— Слишком поздно, — произнес Рафаэль со спокойной уверенностью. Его голос был совсем негромким, но на мгновение все замерли, прислушиваясь к его повелительным интонациям. Воспользовавшись всеобщим замешательством, бразилец сдвинулся с места и, обогнув ствол дуба, приблизился к ним на несколько шагов. — Вы подвергаете своего сына большой опасности, миссис Фрейзер.
Джессика, чьи глаза успели привыкнуть к темноте, рассмотрела сухие травинки в волосах Рафаэля и пятна глины на его коричневой полотняной рубашке и безупречных брюках. На щеке его запеклось пятно то ли грязи, то ли крови, лицо было суровым, а взгляд — настороженным и внимательным. Еще несколько шагов, и он встал так, что его широкие плечи заслонили Джессику от Зои, но ствол пистолета оказался на расстоянии вытянутой руки от его груди.
Холивелл, злобно сверкнув глазами, тоже шагнул вперед. Сосредоточив все внимание на Зое, словно стараясь загипнотизировать ее, он проговорил вкрадчиво:
— Мы с тобой еще можем отделаться от них, Зоя. Только отдай мне пистолет…
— Он убьет Кейла вместе с остальными, — перебил Рафаэль жестко. — Потом застрелит вас. Только так он сможет обезопасить себя.
Холивелл хрипло рассмеялся.
— Неужели ты будешь слушать, что говорит этот лживый латино? Он же хочет только одного — спасти себя и свою драгоценную Джессику! — Холивелл приблизился еще на шаг, и его голос стал угрожающим. — Ну а теперь хватит валять дурака. Отдай мне пистолет!
Зоя повернулась к нему и прицелилась Холивеллу в живот. Руки ее тряслись еще сильнее, чем прежде, но всем — в том числе и самому Холивеллу — было абсолютно ясно, что промахнуться на таком расстоянии немыслимо.
— Я просто не знаю, как быть… — пролепетала она.
Из темноты донесся негромкий прерывистый звук, похожий одновременно и на голос охотящейся совы, и на негодующий крик нутрии, и на писк летучей мыши. Вместе с тем это не могло быть ни то, ни другое, ни третье — Джессика знала это совершенно точно. В странном звуке было что то нездешнее и в то же время — знакомое. Так, припомнила она, кричали ночные птицы в Ресифе, когда она навещала семью Рафаэля.
Холивелл, видимо, тоже что то заподозрил. Он затравленно огляделся по сторонам, и его лицо исказила гримаса ненависти и бессильной злобы.
— Бразильская сволочь! — выругался он. Рафаэль смотрел на него спокойно, но в его позе читались уверенность и сознание собственного превосходства.
— Неужели вы в самом деле думали, — мягко спросил он, — что я прилечу один, рискуя своей жизнью и жизнью своей жены? Мои люди, вооруженные автоматическим оружием, заняли позиции и слева, и справа от нас. Сдавайтесь, мистер Холивелл!
— Значит, решил позвать на помощь своих колумбийских приятелей? — спросил Холивелл. — Мне следовало предвидеть такую возможность.
— Мои колумбийские друзья — это мои родственники, и не более того, — холодно парировал Рафаэль. — Я не ищу покровительства картеля, чего не скажешь о вас. Я действительно обратился к ним за помощью, и, поверьте, этого вполне достаточно, чтобы раздавить вас как букашку. Игра проиграна, Холивелл.
— Черта с два!
Холивелл внезапно бросился вперед и, схватив Зою за руки, попытался вырвать пистолет из ее пухлых пальцев. Зоя что то крикнула, но ее отчаянный вопль захлебнулся и перешел в невнятное бульканье, когда Холивелл сжал ее шею в борцовском захвате и поднес пистолет к ее виску.
Он немного не рассчитал. Кейл, о котором Холивелл совсем забыл, ринулся на него и с силой врезался плечом в бок противника. Все трое упали и покатились по земле, взмахивая руками и ногами. Кто есть кто, разобрать в темноте было совершенно невозможно. Джессика слышала только хриплое дыхание мужчин и сдавленные проклятья, потом послышался треск ломающихся костей и чей то жалобный крик.
Рафаэль опомнился первым. Подскочив к копошащимся на траве людям, он перехватил руку Холивелла, который отчаянно размахивал пистолетом, пытаясь ударить Кейла по голове, и вырвал у него оружие. Опустившись на колено, он ткнул стволом прямо в лицо Холивеллу чуть ниже скулы.
— Уймись, или я пристрелю тебя! — приказал он.
Очевидно, Холивелл понял, что это не пустая угроза. С ненавистью глядя на бразильца, он поднял руки к лицу.
Кейл медленно встал на колени и легко коснулся плеча матери. Та не пошевелилась — широко разбросав ноги, она лежала на Холивелле, и только рука ее безвольно упала на траву.
На мгновение под дубом воцарилось молчание, в котором слышался только негромкий треск — это Ник, подняв связанные руки, пытался отодрать ото рта полоску лейкопластыря. Справившись с этим делом, он неловко отворил дверцу джипа и потянулся связанными руками к приборной доске, чтобы включить фары.
В ослепительно ярком свете, залившем траву, они увидели, что голова Зои откинулась назад и на плечо Холивелла. Шея ее была неестественно изогнута, а рот открыт словно в беззвучном крике. Одутловатое лицо, прорезанное застарелыми горестными морщинами, было неестественно неподвижным, а остекленевшие глаза, в которых застыли ужас и боль, с укором смотрели в пустое, черное небо. Зоя Фрейзер была мертва.

Дрожащими пальцами Кейл закрыл матери глаза и скорбно склонил голову. Кейл так и не поднялся с колен, и его неподвижная фигура была отчетливо видна в ярком свете фар джипа. Над головой Кейла вились ночные бабочки и мошкара, негромкий вздох, сорвавшийся с его губ, смешался с шорохом листвы над головой, когда налетевший с залива порыв ночного ветра запутался в густой кроне виргинского дуба.
Рафаэль положил руку на плечо Кейлу.
— Должно быть, она сломала шею, когда падала, — сказал он негромко. — Мне очень жаль, Кейл…
— Это я убил ее, — чуть слышным шепотом отозвался Кейл, склоняясь еще ниже, словно под тяжестью вины.
— Снимите ее с меня, — подал голос Холивелл и завозился, пытаясь выбраться из под отяжелевшего тела Зои Фрейзер.
Рафаэль задумчиво посмотрел на него, потом снова перевел взгляд на Кейла.
— Это не ты, — сказал он. — Это не ты убил свою мать.
Кейл поднял голову и встретился взглядом с Рафаэлем. Белки и веки у него были такими красными, что это было заметно даже в слепящем свете фар, а ресницы были мокры от слез. Прикусив губу, Кейл молчал.
— Эй, это был несчастный случай! — крикнул Холивелл, и в голосе его послышались панические нотки. — Я ничего ей не сделал!
— Я думаю, — сказал Рафаэль, не обращая на него никакого внимания, — что твоя мать была наивной пожилой женщиной, которую было очень просто ввести в заблуждение. Как и у всех нас, у нее были свои слабости и недостатки, которыми легко мог воспользоваться какой нибудь ловкий проходимец. Сегодня она пришла сюда для того, чтобы спасти от беды своего сына и свою племянницу, и погибла из за своей чрезмерной доверчивости.
Холивелл хрустнул суставами, сжимая и разжимая кулаки.
— Говорю вам, я и не думал ее убивать!
— Скажи это судье! — жестко сказал Ник, отталкиваясь от джипа и делая шаг вперед. — А я расскажу, что я видел.
Джессика поразилась, как быстро мужчины пришли к взаимопониманию, плетя нить заговора, которая должна была оградить Зою от позора, а Джессику — от множества неприятностей. По отношению к Кейлу это тоже было очень и очень гуманно, но она подозревала, что дело не только в этом. Рафаэль, в представлениях которого честь семьи стояла выше многого другого, стирал грязное пятно с доброго имени Фрейзеров. Должно быть, не последнюю роль сыграл и тот факт, что данная версия наносила минимальный урон репутации «Голубой Чайки».
И, строго говоря, Рафаэль не так уж сильно исказил факты. Не будь Холивелла, Зоя осталась бы жива. Конечно, она бы еще долго переживала и еще не раз обрушила бы на голову Джессики и Арлетты свои горькие упреки, однако никто бы не пострадал, и все были бы живы.
— Бедная тетя, — вслух произнесла Джессика, с сожалением качая головой. — Она даже не знала, сколько злобы может быть в иных людях. Я уверена, что она сделала бы все, что в ее силах, лишь бы я не пострадала.
В кустах рядом с ней раздался громкий шорох, и в круг света вступил Карлос, прижимавший к бедру автоматическую винтовку. Следом за ним из темноты возникла монументальная фигура Пепе. Он тоже был вооружен, а его широкую грудь пересекали крест накрест две ленты патронов. Судя по всему, эти двое и составляли тот отряд, о котором упоминал Рафаэль несколько минут назад.
— Если мне не изменяет память, — заметил Карлос с самым невинным видом, — в Луизиане недавно восстановили смертную казнь в качестве наказания за убийство.
— А судья нашего округа — старинный друг моего деда, — поддакнула Джессика. — И если дело не дойдет до электрического стула, то процесс будет таким долгим и дорогостоящим, что «Гольфстрим Эйр» в конце концов разорится, даже если его таинственные покровители возьмутся оплачивать издержки. В чем я лично сомневаюсь…
И она пожала плечами.
Холивелл дернулся, словно собираясь вскочить, но пистолет в руке Рафаэля лишь еще сильнее вдавился ему в щеку. От бессильной злобы Холивелл разразился изощренной бранью.
Рафаэль терпел этот поток красноречия всего несколько секунд. Потом, обернувшись через плечо, он спросил у Ника:
— Эй, остался еще пластырь?
Ник рассмеялся.
— Сколько угодно. Я сейчас достану, если кто нибудь наконец развяжет мне руки.

Похороны Зои были скромными. На церемонии присутствовали только самые близкие родственники да несколько старых друзей семьи. Несмотря на это, прощание вышло вполне пристойным, хотя и достаточно коротким. Последнее было как нельзя кстати, ибо Джессика никак не могла отделаться от угнетавших ее мрачных мыслей.
Что выиграла Зоя от своего коварства? — размышляла Джессика. К чему привела ее необузданная материнская любовь, изуродованная завистью, злобой, ревностью? Сырая земля, увядшие цветы и вечный сон — вот и все, что получила Зоя в награду. Не лучше ли было забыть о своих амбициях, о своем честолюбии и попытаться найти в любви радость? Джессика понимала, что это, наверное, очень нелегко — все равно что начать жизнь заново, — но все же ей казалось, что это было бы проще, чем до смерти терзать себя унизительными воспоминаниями.
Нет, прошлое нужно человеку для того, чтобы, оглядываясь на совершенные ошибки, строить для себя лучшее, счастливое будущее. По крайней мере тогда все хорошее, доброе, что случается с человеком в жизни, не будет источено червем сожалений. Печальная судьба Зои могла послужить предостережением для самой Джессики. Во всяком случае, она твердо решила, что должна извлечь урок из всего, что случилось с ее теткой и с ней самой.
Как и во время похорон Клода Фрейзера, Рафаэль задержался, чтобы присутствовать на службе. Он ничего не объяснил, да и Джессика ни о чем его не спрашивала. Она не сомневалась, что очень скоро он вернется к себе в далекую Бразилию, и ей оставалось только радоваться, что он пока находится рядом с ней. Раз или два Джессика задумалась о том, чтобы попросить его остаться — хотя бы для того, чтобы проследить за ходом объединения компаний и на несколько дней освободить Кейла от рутины, — но она сдержала себя. Рафаэль мог согласиться просто из вежливости, а ей это было бы слишком тяжело выносить.
На следующий день после похорон Кейл вернулся в Новый Орлеан. С ним отправился и Ник, во первых, потому, что его пикап остался в городе, а во вторых, потому, что ему не хотелось отпускать Кейла одного. Джессика подумала, что так будет лучше: по дороге Ник и Кейл могли о многом переговорить, ведь они как никак были кузенами, объединенными к тому же общим интересом к морскому бизнесу. В детстве и в юности они неплохо ладили между собой, и уж тем более они должны были поладить сейчас, став неожиданно близкими родственниками и партнерами.
Отъезд Кейла и Ника послужил сигналом для всех остальных. Первыми покинули «Мимозу» друзья Зои, и Джессика подумала, что она, наверное, никогда больше их не увидит. Потом Арлетта, которая все утро была занята тем, что рылась в шкафах, отбирая ненужные вещи для благотворительной раздачи в церкви, стала укладывать в машину вещи, которые она решила взять себе. Разговорчивый Карлос и молчаливый Пепе помогали ей, а когда работа была закончена, ушли к самолету, чтобы проверить его перед обратной дорогой. Рафаэль уединился в кабинете Клода Фрейзера, чтобы сделать несколько телефонных звонков. В частности, он позвонил в Лейк Чарльз, чтобы вызвать оттуда заправщик с топливом для самолета, из чего Джессика заключила, что Рафаэль решил отправиться в Рио прямо сейчас, не залетая в Новый Орлеан.
Джессика знала, что и ей пора собираться. К счастью, ей вовремя пришло на ум, что она все равно не может никуда уехать, пока Рафаэль остается в усадьбе — в конце концов, она была здесь хозяйкой. К тому же небольшая отсрочка должна была помочь ей успокоиться и привести в порядок мысли.
Видя ее состояние, Арлетта предложила дочери осмотреть дом и выбрать какие то вещицы, безделушки, которые ей хотелось бы оставить себе на память. Джессика честно пыталась последовать доброму совету, но у нее ничего не вышло — мысли ее блуждали, и ей никак не удавалось сосредоточиться. В конце концов Джессика решила, что, заняться этим можно будет потом, тем более что о продаже «Мимозы» не могло быть и речи. Она уже знала, что старая усадьба станет отныне убежищем для любого из Фрейзеров, которому понадобится надежный тихий порт, чтобы переждать бурю. Словно перелетные птицы осенью, кто нибудь из них обязательно будет возвращаться в свое родовое гнездо на болотах.
Выйдя из усадьбы, Джессика медленно спустилась по ступеням крыльца и вышла на лужайку за домом. Сразу за ней начиналась тропа, ведущая к болоту, в самом конце которой стояла беседка, выстроенная на месте старой купальни. Никакого практического значения она больше не имела, просто здесь было приятно посидеть в жару. Из беседки открывался очень живописный вид на болотистую низину, и Джессика машинально повернула в ту сторону.
Косые лучи солнца вызолотили сочные стебли травы с торчащими из нее пучками осоки, сверкавшей словно острые клинки. Кланяясь ветру, налетавшему с залива, сухо шуршал шпажник; над ним носились стайки краснокрылых дроздов, то и дело присаживавшихся на сгибающиеся под их тяжестью тростинки. Йодистый аромат моря смешивался здесь с влажным воздухом болот, полным метановых испарений, запахов плодородного краснозема и пышной растительности. Лягушки в лужах и насекомые в зарослях возле тропы завели свои весенние песни, прерывая их лишь тогда, когда Джессика подходила слишком близко. На сыром лугу, у самого края топи, паслось небольшое стадо коров, между которыми, важно поднимая ноги, расхаживали белые цапли, изредка тяжело взлетавшие, чтобы взгромоздиться на костлявый хребет той или иной коровы. Животные не реагировали — им было все равно. Чуть дальше, на открытой воде, плавали и ныряли серые пеликаны, охотясь за рыбой и прочими обитателями болота. Закатное солнце играло на рябящей воде, и оперение голенастых колпиц, опустившихся на отмель неподалеку от шумного пеликаньего общества, отливало розовым и красным.
Ни уток, ни гусей уже не было. Большинство из них, перезимовав в луизианских болотах, уже подались на север — строить гнезда и выводить птенцов. Джессика сразу заметила, что воды в болоте стало еще меньше, чем в прошлый ее приезд. Пройдет еще совсем немного времени, и жаркое южное солнце окончательно высушит заливные луга, и скотоводы перегонят сюда с зимних пастбищ свои многочисленные стада.
Отсюда хорошо было видно пересекавшую болотистую прерию прямую дорогу, засыпанную гравием, и серебристый самолет в ее дальнем конце. Влажный воздух, нагревшийся за день, заметно дрожал, и самолет был похож на мираж, готовый вот вот растаять, раствориться в безлюдной пустоте окружающих пространств.
Каменные, стершиеся от времени ступени и фундамент беседки, оставшиеся еще с тех времен, когда здесь была купальня, поросли бархатным зеленым мхом. Еще больше его было на старых, гнилых бревнах, ограждавших место, где выбивался из под земли ключ, Из которого брали воду для огромной чугунной ванны и котлов, некогда установленных в купальне. Как и рассчитывала Джессика, в беседке было немного прохладнее, чем на открытом воздухе, но широкие каменные скамьи возле окон были влажными на ощупь, и она не стала садиться. Вместо этого Джессика прислонилась к подпирающему крышу столбу, сделанному из цельного ствола дерева, и, повернувшись спиной к усадьбе, стала смотреть на болота.
Позади нее негромко, успокаивающе журчала прохладная, чистая вода ключа. Собираясь в небольшом углублении, она переливалась через бревенчатое ограждение и устремлялась под пол беседки, а оттуда стекала в болото. Свежий, легкий ветерок нежно касался лба Джессики. Лучи солнца приятно согревали кожу, и Джессика устало закрыла глаза. Если ей и дано обрести покой, неожиданно подумалось ей, то только здесь. Во всяком случае, другого, более спокойного и мирного местечка она не знала.
Внезапно ее внимание привлекли негодующий крик и отчаянное хлопанье крыльев вспугнутой птицы. Открыв глаза и щурясь от солнца, Джессика повернулась на звук.
У края болота стоял волк. Худой, мосластый, с серым мехом, неряшливо торчащим в разные стороны, он был совершенно неподвижен. Лобастая голова была приподнята, настороженные уши стояли торчком, а влажный кожаный нос ловил несомые ветром запахи. Чтобы лучше рассмотреть зверя, Джессика поднесла руку к глазам, и волк тотчас повернулся в ее сторону.
Разглядывая его, Джессика довольно улыбнулась. Страха она не испытывала: этот худой, облезлый, еще не перелинявший и не успевший нагулять жир зверь ничем не напоминал свирепого и опасного хищника. Он к тому же нисколько не интересовался Джессикой, и это, как ни странно, слегка ее задело. И все таки ей было очень приятно сознавать, что совсем рядом с усадьбой, среди осоки и камышей, существует настоящая дикая природа — зачарованный край потайных тропок и надежно спрятанных логовищ и гнезд, куда нет доступа человеку с его несчастьями и разрушительными страстями.
Джессика стояла совершенно неподвижно, но волк неожиданно развернулся и исчез так же внезапно, как и появился. Джессика не слышала ни шагов, ни шороха ветвей, но, так же как и волк, каким то шестым чувством она поняла, что кто то нарушил ее уединение. Повернувшись, она увидела Рафаэля, который появился возле запруды.
— Извини, должно быть, я напугал твоего серого приятеля, — сказал он.
Его неожиданное появление заставило Джессику вздрогнуть, но, как и тогда, когда она увидела волка, она почувствовала, как внутри ее растет непонятная радость.
— По моему, он все равно меня боялся, — ответила она.
— Умный зверь, — сухо заметил Рафаэль. Что она могла на это сказать? Слегка нахмурившись, Джессика отвела взгляд.
— Ты вызвал заправщик?
— Да, конечно.
— Значит, ты уже готов лететь…
Рафаэль ничего не ответил, и Джессика посмотрела на него. В его янтарных глазах отражались мучительные раздумья и какая то яростная борьба.
Увидев, что она смотрит, Рафаэль поспешно опустил веки.
— Да, — сказал он. — Как только подвезут топливо…
Он был одет в ту же орехового цвета рубашку из тонкого льна, в которой прилетел из Рио. Рубашка выглядела безупречно, но Джессика знала, какого труда стоило Крессиде отстирать ее. Теперь тонкое полотно облегало его сильные плечи и грудь, и Джессика подумала о том, что это тело, которое было скрыто под рубашкой, она совсем недавно ласкала. Казалось, это воспоминание навеки запечатлено в ее памяти. Во всяком случае, Джессика была уверена, что никогда этого не сможет забыть.
— Я… Я прошу извинить меня за все неудобства, которые я тебе доставила, — сказала она отрывисто. — Я не должна была втягивать тебя в наши семейные дрязги.
Он знал, что она имела в виду. На протяжении прошедших двух дней Джессика и Рафаэль много раз обсуждали происшедшее, не ограничиваясь лишь перечислением фактов, но касаясь самых глубоко скрытых, неосознанных и постыдных мотивов, которые руководили участниками событий.
— Семейные отношения редко бывают безмятежными, — спокойно заметил Рафаэль. — Впрочем, ты здесь ни при чем. Я сам влез в эти дела, когда отправился на охоту за «Голубой Чайкой». Или, если угодно, когда я последовал за тобой на ту вечеринку в Рио.
— Я рада, что ты оказался рядом, — искренне сказала Джессика. — Я рада, что это был ты, а не… не кто то другой. В любом случае, я очень тебе признательна за все, хотя я ни разу не поблагодарила тебя.
— Нет, ты поблагодарила меня, — задумчиво откликнулся Рафаэль. — И, если я не ошибся, твоя благодарность была гораздо щедрее, чем я того заслуживал.
Джессика почувствовала, как кровь приливает к щекам, а кожа на скулах начинает гореть жарким огнем.
— Это совсем другое дело… — промолвила она несколько смущенно.
— В самом деле?
Не слушая его, Джессика продолжала, все больше воодушевляясь:
— Я хотела поблагодарить тебя и за то, что ты спас меня на яхте. Я не знаю, как тебе удалось так быстро… Мне повезло, что ты снова оказался рядом. Если бы не ты, я погибла бы. Ты рисковал из за меня жизнью…
— Я не мог поступить иначе. Ты — моя жена.
Последние три слова он произнес таким тоном, словно они объясняли все, и никаких других объяснений не требовалось. Возможно, так оно и было. Она была его женой, которую перед Богом и людьми он поклялся любить, защищать и беречь. И он готов был выполнить свою клятву, чего бы это ни стоило.
— Я… Мне не хотелось бы висеть у тебя на шее тяжким грузом, — сказала Джессика ровным голосом. — В любом случае я уверена, что развод будет благом для нас обоих. Обещаю, что сделаю все, чтобы для тебя это прошло как можно безболезненнее.
— Никакого развода не будет.
— Тогда можно аннулировать брачный контракт и признать брак недействительным, если так будет проще.
— Не будет. Я уже однажды сказал тебе, что наш брак будет существовать до тех пор, пока смерть не разлучит нас.
Рафаэль сказал это совершенно серьезно, и Джессика посмотрела на него с новым интересом. Его лицо, однако, было жестким, непроницаемым, а глаза казались совсем темными — столько в них было безжалостного упорства и твердости. Смутившись, Джессика опустила взгляд.
— Но ты же, наверное, захочешь иметь сыновей…
— И дочерей, — подтвердил он.
Джессика попыталась поднять руку, но тут же уронила ее в бессильном жесте.
— Но у тебя наверняка есть знакомый священник, который сможет выхлопотать в Ватикане специальное разрешение. Какой нибудь епископ, у которого прохудилась крыша в соборе или обветшал алтарь… Я знаю, многие так поступают.
— Только не Кастеляры.
Джессика почувствовала себя виноватой, словно она предложила ему что то украсть. Выпрямившись и выпятив подбородок, она сказала:
— Но ведь ты можешь и передумать!
— Я в этом сомневаюсь… — Взгляд Рафаэля медленно путешествовал по ее лицу, словно он пытался навсегда запомнить ее черты. Скользнув по мягким очертанием ее груди под шелковой блузкой, его взгляд опять унесся к горизонту, а лицо стало неподвижным и замкнутым.
— Разве только, — с трудом сказал он, — ты сама передумаешь? Может быть, у тебя есть кто то, за кого ты хотела бы выйти замуж?
— Нет. — Ее улыбка была совсем слабой и погасла так же быстро, как появилась.
— Вот и хорошо. Значит, мы с тобой равны. Никаких разводов, никаких отсрочек…
Джессика повернулась к нему.
— Неужели президент могущественной транснациональной корпорации может быть таким… несовременным?

— И ты так и не сказала ему, что любишь его? — спросила Арлетта удивленно. Ее настолько огорчили мокрые покрасневшие глаза и срывающийся голос дочери, что она даже не стала дожидаться, пока Рафаэль улетит. В ответ Джессика только покачала головой.
— Почему?
— Я не знаю, любит ли он меня.
— Какая чушь! — Арлетта с негодованием вздохнула, поднимая глаза к темному потолку крытой галереи, где они стояли: Арлетта — уперев руки в бока, Джессика — с поникшей головой и плечами.
— Вот не знала, что моя дочь — круглая идиотка! Твой Рафаэль вымел подчистую все свои закрома, чтобы купить компанию, которая ему абсолютно не нужна; он позволил деду вынудить себя к браку с тобой и преодолел несколько тысяч миль только потому, что ему показалось, что ты, возможно, попала в беду. Чтобы спасти тебя, он чуть не свернул шею этому психованному мафиози Холивеллу, а тебе все мало. Что он еще должен сделать? Покорить Северный полюс или слетать на Луну?
На самом деле Рафаэль совершил еще несколько подвигов, о которых ее мать не упомянула, но Джессика не стала ее поправлять. Слабо улыбнувшись, она сказала:
— Конечно, если учесть все это…
— То что?
— Что — что?
— Не прикидывайся тупицей. Я тебе точно говорю.
Джессика попыталась взглядом остановить мать, но у нее ничего не вышло. Арлетта никогда не была особенно восприимчива к взглядам и намекам.
— Хорошо, — сдалась она. — Наверное, я влюбилась в него в тот самый момент, когда впервые вошла в его офис в Рио. Или, в крайнем случае, после того, как мы в первый раз поцеловались.
— Тогда почему, ради всего святого, ты позволяешь ему уехать? Один раз ты уже совершила эту ошибку, и вот теперь все повторяется снова, да? Неужели ты так никогда ничему и не научишься?
— Но я же не могу сама бегать за ним! Взгляд Арлетты, исполненный усталого, бесконечного терпения, оставался непреклонным.
— Почему бы и нет?
— Потому!.. — ответила обидевшаяся Джессика.
— Ага, значит, ты тоже считаешь, что женщина должна ждать, пока с ней не заговорят о любви открытым текстом? Какой бред!
— Не бред, а обычная женская гордость. И еще я боюсь, вдруг он скажет или сделает что нибудь не то? Не то, чего я от него жду? Я не хочу выглядеть круглой дурой.
— Милая моя, в жизни бывают вещи похуже, чем это. Вместо того чтобы выглядеть дурой, ты можешь быть ею.
В голосе Арлетты прозвучала такая горькая ирония, что Джессика поняла, что ее мать говорит в большей степени о себе самой. Но, если она и сожалела о том, как все повернулось в ее жизни, она старалась не подавать вида.
Жестом отчаяния Джессика запустила в волосы пальцы обеих рук.
— Я знаю, что это значит. Я уже наделала немало глупостей! — воскликнула она и, увидев вопросительно приподнятые брови матери, пояснила:
— Это я прогнала его в прошлый раз.
На мгновение между ними установилась напряженная тишина. Арлетта пристально вгляделась в дочь, потом негромко спросила:
— Почему ты это сделала?
— Я думала, что не могу ему доверять. Я думала, что это он прислал деду фотографии. Я боялась, что он узнает о моих чувствах. И еще… О, причин было множество, но главное, мне казалось, что он сам может этого хотеть.
— Хотеть расстаться с тобой? — уточнила Арлетта, и Джессика кивнула с самым несчастным видом.
— И теперь вы оба страдаете, — подвела ее мать неутешительный итог.
Джессика всхлипнула.
— Теперь, после того как ты ткнула меня носом во все факты, мне кажется… Я думаю, что ошиблась.
— Наконец то я сделала что то полезное! — воскликнула Арлетта, широко улыбаясь. — Ну и что ты думаешь предпринять?
— Я… я не знаю.
Джессика действительно не знала. Она предложила Рафаэлю развод, надеясь по его реакции угадать, что он на самом деле чувствует. Она сознательно искушала его свободой, но он швырнул эту свободу ей в лицо, причем сделал это в такой форме, что она по прежнему не могла быть ни в чем уверена.
— Решай скорее, — поторопила ее мать. — Рафаэль уже спустился вниз, чтобы идти к самолету, а бензовоз проехал туда примерно полчаса назад.
Джессика потерла лицо ладонью, потом крепко прижала сжатые кулаки к ноющим вискам.
— Я не знаю, что делать, потому что не знаю, как будет лучше для всех. И, главное, я не знаю, чего ждет от меня Рафаэль.
— Так всегда и бывает, — утешила ее Арлетта. — Разве тебе это неизвестно? Но послушай, Джессика, что бы ты ни решила, я ни слова тебе не скажу. Ты ничего мне не должна, и я не хочу распоряжаться твоей жизнью. Я хочу только одного — чтобы ты была счастлива.
Улыбка Джессики была жалкой.
— Хорошо, я постараюсь… мама.
После этого Арлетта ушла, оставив ее одну, что с ее стороны — учитывая все обстоятельства — было весьма предусмотрительно и мудро. Джессика еще некоторое время стояла у перил, глядя, как сгущаются сумерки и небо становится фиалково лиловым. И постепенно ее мысли обратились к другому вечеру — к вечеру того самого дня, когда после свадьбы они с Рафаэлем впервые остались вдвоем. Она не только пережила этот вечер, но нашла его великолепным и ни на минуту не забывала об испытанном ею блаженстве.
«Тигрица» — Рафаэль называл ее своей тигрицей. Что ж, это было только справедливо — вряд ли ее можно было считать ручной или хотя бы укрощенной. Но только с ним она действительно чувствовала себя грациозной, красивой, сильной. Только во время их первой брачной ночи — неповторимо волшебной и прискорбно короткой — Джессика ощущала глубокое родство и неразрывную связь их тел и душ, разговаривавших друг с другом на каком то таинственном, древнем языке. Ничего подобного она не испытывала даже в самых смелых снах, и потом ей так не хватало этого ощущения безграничной любви и тепла.
И она поняла, чего она хочет больше всего на свете.