Они познакомились лет 10 назад. Замужняя уже женщина, не красавица, но по-своему привлекательная, с низким грубоватым голосом и широкими манерами. В ее характере было что-то такое, что навсегда привязало к ней Андре. Сначала ни один из них не думал ни о чем подобном. Отношения их начались как-то сами собой с совместно проведенного вечера, потом редкие разговоры по телефону. Они поддерживали связь несмотря на то, что не жили в одном городе, и даже в одной стране. Андре, уже не юный мальчик, семьей обзавестись еще не успел. На родине у него были женщины, но ни в одной из них он не смог найти то, что почти сразу заметил в ней, что бессознательно тянуло его время от времени снять трубку и позвонить по другую сторону океана. Ни разу за все годы их знакомства не задал ей вопроса, почему она не хочет уйти от мужа и быть с ним. Она сама время от времени поднимала эту тему, понимая, что это его волнует. Андре знал, что муж ее тихоня-неудачник, она его давно не любит, но в силу определенных жизненных принципов не может бросить человека только за то, что он ничего не добился в жизни и просто стал ей неинтересен. С детьми тоже не сложилось. Жила она, в основном, работой и интересными знакомствами, вела общественную деятельность. Похоже, ее это устраивало. Поначалу Андре страдал от внезапного открытия, что полюбил. Полюбил замужнюю женщину, чего никогда раньше себе представить не мог. Страдал еще и потому, что не был уверен в ее чувствах к себе. Мучился, что она старше на семь лет. Не мог и представить, что она разведется, выйдет замуж за него…. Но и без нее тоже не мог. Шло время. Они продолжали встречаться. Бурная страсть, остуженная реальной действительностью, переросла постепенно в нечто большее. Океан то ли разделял, то ли связывал, но каждый раз, когда пилот летел на встречу с ней, душа его пела, как у мальчишки, и он не мог дождаться минуты, когда снова увидит и услышит ее.
Высокая и стройная, почти одного роста с ним, она занималась спортом и сохранила фигуру. Ее немного властный характер в отношениях с Андре почти никак не проявлялся.

Он повстречал ее в аэропорту в Каракасе. Из-за очередной размолвки с матерью поехал на работу раньше положенного времени. Чтобы не слоняться по аэропорту без дела, зашел в бар выпить чашку кофе. Мысленно снова и снова возвращался к неприятному разговору. «Наверное, мать права, - думал он, - в моем возрасте нужно как-то определяться, жениться и заводить детей. Хотя, с другой стороны, 32 – не такой уж и возраст. Да и женщины подходящей пока не встретил».
Андре родился в Венесуэле, и пейзаж за окном был для него родным с детства. Хотя ему больше была по душе архитектура урбанизированной Европы. Мать - уроженка Венесуэлы, но от отца он унаследовал европейские черты лица и среди женщин предпочитал француженок или англичанок. А с его работой, когда в Европу попадаешь на несколько часов и большую часть времени проводишь в аэропорту, познакомится с наскока было не так просто. В разных городах Европы, куда бы он ни прилетал, у него имелись свои любимые местечки. Андре был завсегдатаем в некоторых кафе Парижа и Цюриха, постоянным посетителем музеев Лондона и Рима, популярных кабаре и мюзиклов в Амстердаме и Вене, но вот женщину своей мечты так и не встретил.

« Мать, что мать, понятно, ей внуков хочется понянчить, хочется, чтобы сын жил нормальной жизнью, как все». Именно это «как все» было не в натуре Андре.
Ее он заметил издалека, в другом конце зала. Она пыталась совладать с огромным чемоданом, от которого отвалилось колесо, и дотащить его все-таки до стойки регистрации. Даже сейчас, много лет спустя, Андре не мог объяснить, почему он поднялся и направился к ней через весь зал. Маленькой и несчастной она тогда не выглядела, как не выглядела, впрочем, такой никогда. Подошел, поднял действительно нелегкий чемодан и молча его понес. Она шла рядом и тоже молчала. Рукой указала в сторону стойки регистрации на Франкфурт. Его рейс. На этом мимолетное знакомство могло бы и закончиться. Андре ушел, слегка кивнув на ее «спасибо». Во время полета он и думать о ней забыл, но во Франкфурте, выйдя из здания аэропорта, снова увидел ее. Она стояла на площади. Или кого-то ждала, или размышляла.

Не раздумывая, направился к ней:
- Вы из Франкфурта?
- Нет, но я должна сегодня здесь задержаться, завтра у меня встреча. Потом лечу дальше.
- Мой обратный рейс тоже завтра. Авиакомпания бронирует нам номера в портовом «Шеротоне». Вы где остановитесь?
- Где-нибудь в городе...
- Франкфурт знаете, бывали здесь раньше?
- Несколько раз, проездом, толком не знаю.
- У меня идея. Если вечером не заняты, могу быть Вашим гидом. Я тоже не местный, но часто бываю здесь, есть время побродить, что-то посмотреть.
Так состоялось их знакомство. Вечером они встретились, гуляли по городу, сидели в китайском ресторане. И говорили, говорили. Каждый поведал что-то из своей жизни. Чувства натянутости, как это бывает между малознакомыми людьми, не возникло ни разу. С ней было легко и просто. Она оказалась довольно интересным собеседником, он много шутил и рассказывал смешные истории из летной практики. При расставании обменялись телефонами, не подозревая, к чему это приведет в дальнейшем…

* * *
Клаус был человеком почти без пороков. За всю жизнь никто не назвал его негодяем, обманщиком, бесстыдником. Один раз в жизни женился, один раз устроился на работу. Выражение «молодость не без греха» – не про него. Дети всегда говорили об отце в превосходной степени. Не многие, как они, ведать не ведали, что такое отцовский ремень. Его друзья, зная покладистый характер Клауса, не пользовались этим и не ездили на нем. Их с женой охотно приглашали на любые праздники. Соседи и друзья могли рассчитывать на его сочувствие и поддержку. Но при полном отсутствии недостатков не наблюдалось и особых достоинств. В детстве родители пробовали приобщить Клауса то к музыке, то к спорту, то к религии. Однако ничего впрок не пошло.

С детства было у него два увлечения: фотография и почтовые марки. Пороков не было почти. Почти, потому что один все-таки был. Клаус любил читать чужие письма. Это был профессиональный порок.
Как он к этому пришел, уже не помнил. Наверное, началось это в школе, когда косил глазами на соседа по парте, который писал записки другу, рассказывая о своих любовных похождениях. А может быть, когда уже работал и начал вскрывать письма понравившейся молодой женщины, отправлявшей их своему мужу, проходившему службу в бундесвере. Привычка с годами усилилась. В своей маленькой лаборатории он придумал целую систему вскрытия и восстановления конвертов. За долгие годы по этому поводу не поступило ни одной жалобы.
Написав письмо, вы думали, что один на один открыли душу своему адресату? Нет, при вашем разговоре был третий. Клаус. Однажды он вскрыл письмо Терезы, что жила около заправочной станции. Она писала своей подруге из Гамбурга: «…это становится невыносимо. От него всегда пахнет разными женскими духами. Я уже устала представлять мысленно его оргии. Когда-нибудь я сойду с ума...»

Муж Терезы работал проводником Мюнхенского ночного поезда. Трудно было представить, что невысокий, неказистый Генрих - ловелас, без устали соблазняющий проводниц или легкомысленных ночных пассажирок. Скорее всего, его похождения были плодом больного воображения супруги. Подруга всякий раз пыталась утешить ее, но сквозь строчки явно сквозила нелюбовь к противоположному полу. Одно из писем Терезы сильно взволновало Клауса. Там были строчки о смерти и безысходности. Как-то после работы он позвонил в калитку ее дома. Мужа, как всегда, не было. Они присели во дворе.
- Извините, фрау Тереза, мне казалось, что человека старят не года, а плохие мысли. Вы неважно выглядите…
- Ах, Клаус, мое пятилетнее затворничество сделало меня другой. Я сама не узнаю себя.
- Может, пойти работать. Среди людей, знаете ли…
- Мне страшно. Тарелки, тряпки, сад убили во мне собеседника. Кажется, что каждое слово невпопад…
- Это только кажется. Есть женские клубы для домохозяек, я тут выбрал адреса…
Они просидели целый час, болтая о всякой чепухе. Потом Клаус не раз встречал Терезу прилично одетой, направляющейся к центру города. Идея с женскими клубами, похоже, сработала, да и послания подруге в Гамбург носили другую тональность.
Письма Ульриха Шлимана, пенсионера, бывшего тренера футбольной команды к своему сыну всегда вызывали у Клауса отвращение. Грубая спортивная игра наложила свой отпечаток и на манеру письма. Наставления, упреки, обвинения, иногда даже оскорбления. Неудивительно, что ответы не приходили. Похоже, его сын, преподаватель математики в сельской школе ограничивался в общении с отцом кратким телефонным разговором. Ульрих воспитывал в письмах всех: сына, невестку, внуков, учеников сына и даже директора школы.
Когда он встречал Клауса, всегда спрашивал, с каким счетом сыграет в воскресенье Бавария-Мюнхен.
- Два : один, - всегда отвечал Клаус.
- Два : ноль, - всегда возражал Ульрих, - и все мячи будут забиты во втором тайме.
- Значит, первый смотреть не имеет смысла, - отвечал Клаус.
- Это почему же?..
При этих словах Клаус всегда жал на педали, еще долго слыша удаляющиеся нравоучения нерадивому болельщику. Ох, уж эти фанаты!

Больше всего он любил вскрывать письма Бэттины, продавщицы маленького частного магазина. Это были романы. Если их собрать, получилась бы увлекательная книга. В ее пространных письмах все было строго по порядку. Сначала о самочувствии, потом о работе, о соседях, в конце о погоде – как в программе новостей.
Письма старой Катрин Клаус больше не вскрывал: она писала их своей подруге шифрованным текстом. Клаус несколько раз пытался подобрать ключ к шифру, но потом понял, что она его меняет. Один раз он испугался, ему показалось, что она его изобличила. Однако, Катрин считала, что ее письма и телефонные разговоры интересуют если не ФБР, то, по крайней мере, немецкую контрразведку:
- Они в курсе всего…
- Кто они?
- Ну, они, - говорила она, оглядываясь, - все знают и до Вас тоже доберутся.
- Когда? - спрашивал Клаус.
- Скоро, - отвечала Катрин и шептала ему на ухо что-то о тотальной информационной криминальности общества.
Однако криминалом в письмах и не пахло. Люди пытались отправить, кроме исписанных страниц, всякую ерунду. Кто-то даже муху засушенную отправил. Вот сегодня Клаус вскрыл конверт, который содержал только два совершенно чистых белых листа …

Не обходилось, конечно, и без курьезов. Как-то при очередной встрече она со смехом рассказала Андре, что муж нашел случайно в ее сумке листок регистрации в отеле в Милане, куда они в прошлый раз ездили на два дня. Да причем, не ее листочек, а его, Андре.
- Мне пришлось на ходу сочинить, что я взяла его с собой для подачи в финансамт в виде отчетности. Полный бред, конечно, но он поверил.
- Или захотел поверить, - подумал тогда про себя Андре.
В другой раз его летная рубашка оказалась в ее сумке и выпала оттуда дома при разборке вещей. И опять она легко увернулась, сказав, что сдавала вещи в отеле в стирку, и, очевидно, там что-то перепутали при возврате. Она не была, в общем-то, беззастенчивой и наглой обманщицей, дурачащей мужа. Просто это выходило у нее так легко и естественно, что даже не вызывало никаких дурных мыслей. «Либо ее муж ужасно наивен, либо не может или не хочет изобличить», - думал Андре. Но такое положение вещей его вполне устраивало. За долгие годы он привык, что где-то живет его женщина, без которой он чувствовал бы себя абсолютно одиноким в этом мире. Родители, а главное, мать со временем смирились, что их сын не будет жить так, как принято, но он счастлив, а им ничего больше и не нужно.

Несколько раз они умудрились даже провести совместно отпуск, две недели побыть вместе. Не в пустыне, конечно, но для двух любящих незнакомые люди вокруг – совсем не помеха, как фон или декорация на сцене. Через год после знакомства они уехали отдыхать на Кипр. Была середина весны, не разгар сезона. Отель оказался немного в стороне от города, комфортабельный, с бассейном, можно было купаться и загорать. Они наслаждались не то чтобы каждым днем, а каждой минутой счастья, когда не нужно никуда бежать и не от кого прятаться, утром спокойно позавтракать на открытой террасе под свежий ветерок и легкий шум прибоя.
- Почему ты стал летчиком?
- А я не мог им не стать. Мой отец «помешан» на самолетах, на полетах. Это мечта и идея всей его жизни. Только вот самому стать летчиком ему было не суждено.
- Почему, что-то со здоровьем?
- Да нет, на здоровье до сих пор не жалуется. Он был совсем маленьким, когда его родителям пришлось покинуть Европу. Местом своего обитания они отчего-то выбрали Венесуэлу. Сама понимаешь, отцу нужно было учиться чему-то, что могло пригодиться в жизни, а не предаваться мечтам. Он выучился, потом встретил маму. Ну и история была: никому не известный безродный эмигрант и дочь не самого бедного человека Каракаса. Когда уже я родился, папа все-таки организовал летный клуб. Обучал по выходным пацанов летному делу. Они с парашютом прыгали. Ну и, естественно, когда я подрос, это стало для меня родным. Как я мог не полюбить небо?
- Да, тебе повезло, ты занимаешься тем, чем всегда хотел. А я вот… Кем я только не хотела быть. Знаешь, даже как-то подумывала пойти в стюардессы. Но одно помню точно: я всегда хотела быть известной, моделью или кем-то еще. Но жизнь вносит коррективы. Не сложилось. С тобой мне только повезло…очень.
Днем они бродили по каменистому берегу Средиземного моря, собирая ракушки, фотографируя на ладонях найденные морские звезды. А однажды вечером, сидя на пирсе с бокалом вина в руке и кутаясь в теплый свитер от прохладного вечернего ветра с моря, она предложила:
- Я видела в холле расписание экскурсий. Есть поездка в Израиль. Ночь туда, ночь назад и день там. На корабле. Я всегда мечтала совершить паломничество. А тебе в этом году сам Бог велел пройти по святым местам, 33 – возраст Христа.
И они поехали в страну Белого Камня. Возле Стены Плача – самого близкого к Богу места, каждый, как принято, загадал заветное желание. Считается, что желание, задуманное в этом месте, Бог услышит и обязательно исполнит.
Правда мудрец сказал однажды: «Бойтесь мечтать, мечты сбываются»…
В другой раз они отдыхали на Персидском заливе, наслаждались друг другом и морем.
- Ты бы могла прыгнуть с «тарзанки»? – спросил Андре, удобно устроившись в шезлонге.
Они сидели на открытой веранде своего номера в Шардже и наблюдали за парнями, прыгающими в небольшом отдалении в воду на резинке. Полуденная жара заставила их уйти с пляжа, а тенистая веранда спасала от палящего солнца. Они сидели, слушали шум моря, гомон отдыхающих и крики ребят, срывающихся вниз в воду.
- Могла бы! И даже очень хочу. И ты должен тоже. Но не один, а со мной. Представляешь, мы полетим, как птицы. Пойдем, прямо сейчас!
Андре знал ее решительную и азартную натуру, но все же не ожидал такой прыти. Все-таки для женщины в ее возрасте…
«Какая она у меня замечательная, - подумал он в который раз, - никогда не знаешь, чего от нее ожидать».
- Ну что ж, пойдем, посмотрим, как ты испугаешься там, наверху, - пошутил он, и они вышли из номера.
Не раз он видел землю с высоты птичьего полета, но вид, открывшийся с вышки, даже для него был неожиданным. Одно дело, смотреть на землю из кабины самолета, а другое – представить себе, что сейчас ты вот так запросто полетишь вниз. То, что тебя держит резинка, это так условно. Но она смотрела на него уверенно и как-то насмешливо. Он обнял ее сзади, их обвязали тросом, и они шагнули в бездну…

* * *
Письмо он взял у Эгона сегодня? Нет, вчера. Нет, даже не вчера, а еще раньше. Почему не сдал в отделение? Ах, да, эта почтовая марка. Он такую никогда не встречал. Это была еще одна, кроме фотографии, детская привязанность, от которой он никогда не мог избавиться. Можно даже сказать, филателия была его страстью.
Этот случай вошел в их семейную историю. Отец Клауса, как, в прочем, и его дед, был любителем-нумизматом. За десятилетия образовалась коллекция уникальных монет. Отец аккуратно раскладывал их по праздникам, и пришедшие гости рассматривали монеты, в который раз выслушивая истории о лучших экземплярах. Когда пошла мода на марки, Клаус поддался увещеваниям двух мошенников на рынке и сменил семейную реликвию на «редкую, старинную» марку с изображением какого-то феодала. Скандал был грандиозный! Полиция разыскала мошенников в соседнем городе. Часть коллекции все-таки пропала. Отец Клауса проявил редкое благоразумие и в наказание купил сыну все имеющиеся в продаже книги по филателии и заставил их прочитать. Клаус приобрел обширные знания в этой области. С тех пор это стало наряду с фотографией вторым хобби. Поредевшая коллекция монет отошла после смерти отца его младшей сестре. Ему же достался большой шкаф, набитый книгами по филателии и альбомами с почтовыми марками. О них он знал все или почти все.

…И вот теперь эта марка с изображением неизвестной ему писательницы. Клаус аккуратно отделил ее от конверта, приклеил на ее место другую и утром отнес конверт на почту.

Подходя к кладбищу, Клаус опять вспомнил о чистых листах бумаги. Эгон что-то перепутал и засунул вместо обычных двух страниц, мелко исписанных корявым почерком, два пустых листа. Крыша у него поехала, наверное. Он вспомнил, что давно не залезал к нему в душу, потому что нудное описание дневного распорядка Эгона и размышления о пасмурных днях жизни в его письмах всегда наводили на Клауса сонливую дремоту. Эгон, как всегда, торчал в окне и, когда подъехал Клаус, приветствовал его поднятием руки. Стакан с водой стоял на скамейке. Клаус присел, выпил воду. Что-то мешало ему позвать Эгона, чтобы перекинуться парой слов. Письма для отправления не было, и Клаус устало побрел назад. Метров через сто его будто молнией резануло. Эгон поднял правую руку… Клаус оглянулся, чего никогда не делал и посмотрел на окна. Ставни были закрыты. …Но Эгон не мог поднимать правую руку. В последнее время ко всем неприятностям у него добавились колики в правой части спины, и поднятие правой руки, как он пожаловался однажды, вызывало страшные боли.
- Врач сказал, что это уже навсегда.
- Пройдет…
- Не пройдет.
- Будет хуже?
- Хуже тоже не будет.
Клаус шел, волоча велосипед. Он начал припоминать то, на что не обращал до сих пор внимания. Стакан с водой, который Эгон в последнее время для него наливал, был неполный, и жажда заводила Клауса на обратном пути в кнайпу.
Через неделю он с нетерпением вскрыл еще одно письмо Эгона своему брату и с удивлением вытащил два чистеньких белых листа бумаги. Ну, дела! Посылать пустой конверт. Без привета. Маразм.
Подобный номер уже откалывала старая Катрин. Она одно время писала молоком. В своей лаборатории Клаус долго мудрил и в конце концов прочитал письмо, просветив его специальным светом. Но Катрин и это учла – все было зашифровано. А в этот раз технология не сработала. Листки бумаги, действительно, были чистыми и не скрывали никакой тайны.
Через день пришло письмо из Нюрнберга, и Клаус задержал его. Вскрыв конверт, он обнаружил, что и Эгону в ответ прислали два чистых листа. Шла бессловесная переписка. Двойной маразм?!
Клаус перебирал в уме все, что знал об Эгоне.

***
Эгон и Эдуард были двойняшками, но не близнецами. Внешне не очень похожие. Компенсируя их врожденную мягкость, у обоих были с сильным характером жены, причем, не в ладах между собой. Жена Эдуарда Анна на полголовы выше мужа, слегка на него походила. Женственностью не отличалась, работала врачом-косметологом. Жена Эгона Марта из довольно состоятельной семьи, которая с самого начала не была в восторге от ее выбора. Десять лет назад Марта скоропостижно скончалась от рака груди. Биолог по образованию, она держала сад, выращивая все, что можно вырастить.
Клаус частенько сквозь дыры в заборе смотрел на нее, занимающуюся грядками, любуясь ее ногами, бесстыдно выглядывающими из-под юбки. После ее смерти Эгон сник, однако всеми силами поддерживал сад в прежнем состоянии.
В обеих семьях детей не было, что одновременно сближало и отдаляло их. Властные женщины подавляли своих мужей и воспитали в братьях потребность пооткровенничать друг с другом. Это и питало их переписку.
Клаус никогда не видел Анну, но по письмам Эдуарда мог представить, что она за птица. Ее недовольство судьбой делало их совместную жизнь безрадостной. Однако они не ссорились. Видимо, Эдуард смирился и покорно подчинялся супруге. Работал механиком в гараже и писал своему брату: «Такое впечатление, что я все время в грязи – и на работе, и дома». Им нужно было, наверное, усыновить детей. Но решение обычно исходит от мужчины, а они оба оказались не способны на такой поступок.

* * *
В пятницу Клауса и его жену пригласили на свадьбу. Выходила замуж дочь начальника и его давнего друга. Невеста была неказиста, и вся ее родня радовалась, что дожила до этого события.
С Александром они вместе учились, потом служили в армии, почти одновременно женились. У обоих отцы воевали во вторую мировую. Дружили семьями, и частенько Клаус с женой засиживались у Александра до поздней ночи. Всего лишь один раз их многолетнюю дружбу омрачило неприятное происшествие. Каролин, младшая дочь начальника, долго не хотела идти спать, абсолютно не реагирую на замечания родителей. Тогда Клаус, придав лицу сердитое выражение, сделал ей внушение. А своенравная девчонка схватила вдруг огромный подсвечник и со всей силы ударила гостя сзади по голове. Очнулся Клаус в больнице. Первое впечатление, что у него две головы и четыре глаза. Потом всякий раз, когда Каролин проходила у него за спиной, появлялись мурашки, а Эмма, жена его начальника, с виноватым видом всегда торопилась убрать злосчастный подсвечник.

Каролин и выходила сейчас замуж. Долгая процедура в церкви усыпляла. Клаус стоял и думал о марке. Он приволок с собой ее копию и при каждом удобном случае доставал, рассматривал ее. Едва выдалась свободная минута, как он устремился к Александру и показал ему марку.
- Ну и что?
- Почтовая марка.
- Ты ее сам нарисовал?
- Нет, сфотографировал с конверта.
- Таких не бывает.
- Я тоже так думал.
- Ну и что ты хочешь?
- Чтобы ты вспомнил. Может быть, это какой-нибудь небольшой тираж?
- Отстань, ты же видишь, что я при делах.
- Еще при каких, вон, носки разные даже надел. Иди переодень, а то гости жениха тебя не поймут.
Александр с удивлением глянул на ботинки.
- И что теперь делать?
- Опусти ниже штаны и ходи мелким шагом.
Прерывая разговор, грянула музыка. Клаус знал своего друга. Эта марка просто так не выйдет у него из головы. Спустя час Александр, действительно, к нему подсел:
- Покажи еще раз. Какая-то писательница на фоне леса и гор. Точно, такую марку не выпускали. Во всяком случае, у меня такой нет. Это не монтаж? Дай мне, я потом пороюсь. Хотя нечего рыться – не было такой. Где ты ее взял?
- Я ж тебе сказал, с конверта снял. Это не криминал.
- Что за конверт?
- Не помню.
- Да…
Через два дня Клауса позвал к себе начальник.
- Как твоя голова?
- Не спрашивай. Хорошо, что это закончилось. Уехали в свадебное путешествие. Обещали не возвращаться.
- Хорошо бы.
- Покажи еще раз эту марку…

Аккуратист в работе, в семейной жизни, однако, не проявил себя безукоризненно. Неудачно сложился первый брак. После рождения ребенка жена вместо того, чтобы окунуться в материнские заботы, по-прежнему не отказывала себе в светских развлечениях и стремилась любыми способами задержать уходящую молодость. Пришлось нанять няню. Сюзанна, молоденькая студентка техникума присматривала по вечерам за мальчиком. Она-то и стала объектом ухаживаний Вальтера. К тому же, их объединяла любовь к ребенку, который был полным слепком с отца. Вскоре связь раскрылась, и жизнь добропорядочного полицейского превратилась в сплошной кошмар. Жена, забрав ребенка, ставшего сразу объектом шантажа и средством мести, ушла к матери. Вальтер, получив к тому времени повышение по службе, имел свой кабинет и частенько ночевал там, чтобы за работой не замечать навалившихся на него неприятностей. Продолжая встречаться с Сюзанной, Вальтер одновременно отбивался от адвокатов, спущенных на него разгневанной женой, которая, впрочем, очень быстро нашла себе нового спутника жизни – водителя грузовика, бывшего до этого также женатым. Он-то и поставил условие, что жить хочет только со своими детьми. В один прекрасный вечер Вальтеру привезли сына и, к его большому удивлению, оставили навсегда. С Сюзанной у них родились потом еще две девочки. Она учла опыт предшественницы, понимая, что мужчине больше нужна заботливая жена, чем разукрашенная кукла, и определила своим жизненным кредо заботу о семье и обеспечение карьеры мужа.

…Три месяца назад Вальтер вышел на пенсию. Однако постоянно торчал в полиции, помогая своему приемнику.
Сын пошел по стопам отца. Окончив с отличием полицейскую академию, работал начальником отдела криминальной полиции Нюрнберга. Частенько вместе с женой и годовалой дочкой навещал отца. Летом засиживались они в саду до ночи, обсуждали происшествия, выстраивая логические цепочки. К ним в сад перебиралось и остальное семейство. Ужинали под открытым небом, под огромным старым дубом…
Вальтер не любил читать детективные романы. И не потому, что музыкант не слушает музыку, писатель не читает книги, а повар, работающий в ресторане, ужинает в кнайпе напротив. У него был свой, вполне резонный, на его взгляд, довод. В детективных романах упорно не хотели описывать рутинную работу полиции, на девяносто девять процентов являющуюся причиной успеха в раскрытии преступлений. Это обижало Вальтера. Именно от обиды он презирал жанр, героем которого себя всю жизнь считал.

* * *
Теперь каждый раз в конце маршрута у Клауса возникало в душе тревожное чувство. Не то чтобы чувство опасности, скорее предчувствие чего-то неизбежного. В такие моменты у Клауса во рту по нижним зубам шел холодок, а на кончиках пальцев учащенно бился пульс. Все это только подстегивало любопытство почтальона, двигало желание узнать. И сегодня он все-таки решился и вошел во двор. Стояла поздняя весна, а сад выглядел нетронутым, заросшим бурьяном. Замок на сарае заржавел, дорожка к постройкам прихвачена мхом.
- Н-да, - подумал Клаус, - Марта была бы недовольна.
Непроизвольно вздрогнув от звука открывшейся двери, он встретился глазами с Эгоном:
- Тебе письмо.
Тот кивнул и, засунув ноги в тапочки, стал спускаться по ступенькам.
- От брата.
Он еще раз кивнул и, сунув небрежно конверт в карман, вошел в дом.
- Хорошо, что не скомкал у меня на глазах, - подумал Клаус, - как будто наверняка знает, что читать там нечего.
- Эгон, - позвал он за мгновение до того, как тот готов был захлопнуть дверь, - закурить не найдется?
Дверь на несколько секунд задержалась и осталась приоткрытой.
- В дом не пригласил, - отметил Клаус. Рядом с крыльцом стояла тележка, с которой хозяин ходил за покупками. Прошлым летом от нее отлетело колесо, и он жаловался, что приходится таскать все руками. Колесо снова на месте, смазка капала с нового подшипника.

Эгон вынес нераспечатанную пачку, открыл, достал две сигареты, кивнул еще раз и вернулся в дом. Клаус выпил приготовленный для него стакан воды, механически сунул его в карман и побрел восвояси. Дома долго крутил в руках стакан, не понимая, зачем он его забрал, ругал себя за непростительную рассеянность. Из головы не выходил заброшенный сад. Больше всего поразило то, что Эгон, заядлый курильщик, при нем открыл пачку и вручил две сигареты. Тот, кто курит, почти всегда, покупая новую пачку, вскрывает ее, вдыхая запах свежего табака, и сразу же закуривает. И эта телега с новым колесом. Руки у Эгона были явно не там пришиты, а потащить старую телегу в мастерскую он бы не додумался.
- Хорошо еще, что от пустого конверта мне не прикурил, - с сарказмом подумал Клаус и выбросил обе сигареты в мусорное ведро. Он редко брал в руки сигареты, курить не умел, совсем не затягивался. Одно баловство.
Клаус решил все рассказать жене. Мысли, копошившиеся в его голове, требовали сторонней оценки. Жена молча слушала, явно не вникая в рассуждения мужа. Потом подняла глаза, в которых стояло если не полное равнодушие, то откровенный укор. Потом она долго и нудно говорила, что нужно думать о своих проблемах, а не сушить мозги какими-то колесами, не начатыми пачками сигарет и заросшим садом.
- Хорошо, что о вскрытых письмах я ей не сказал, - подумал Клаус, - а то бы в полицию идти заставила.
Может, и вправду все это собачья чушь и плод его воображения? Выкинуть все из головы и жить спокойно. Кстати, своим участком, действительно, нужно заняться – покосить траву и выкрасить забор…

* * *
Александр, в отличие от Клауса, в глазах других людей, не обладал такой незапятнанной репутацией. В молодости он не однажды был замешан в разного рода скандалах. Об его отношении к женскому полу знала вся округа, некоторые даже не понаслышке. Он всегда удивлялся инфантильности Клауса и поучал его.
- Женщине сначала нужно дать понять, что она тебе интересна, что ты от нее чего-то хочешь. Потом скрыться с глаз и немного выждать. Пусть привыкнет. Сто раз тебе в душе откажет. Поволнуется, почему ты куда-то делся. Ей обязательно нужно самой это много раз в мыслях представить. И тогда уже можно действовать настойчивей. Особенно, если она перешла с джинсов на юбки и платья.
У Александра в центральной конторе была знакомая, с которой он постоянно поддерживал связь. Эта женщина несколько раз приезжала к ним с проверкой. Высокая, рыжеволосая, с чрезмерным макияжем на лице. Всякий раз заявлялась на неделю и уезжала довольная. Проверкой.
Перед выходными Клаус с женой ужинали у своих друзей. Мужчины как обычно удалились в кабинет на второй этаж, дав женам возможность поболтать о ничего не значащих в мире вещах.
- Я сделал запрос в центральную контору об этой марке. Такую, действительно, хотели выпустить. Знаешь, я подумал, что марки - это как деньги, их нельзя просто как бланки в типографии заказать. Нужно разрешение, лицензии, контроль. В общем, волокита. А у них только запись одна о ней осталась и ничего больше. Ни образцов, ни кто печатать должен был, ни тираж. Я пытался узнать, кто художник, но они, болваны, и этого не знают. Рыжая сейчас в отпуске. Ноги чернит где-то в Африке. Будет недели через две. Я ее напрягу, пусть узнает.
Видно было, что неизвестная марка его заинтересовала и, в отличие от Клауса, который о ней совершенно забыл, возбудила в нем желание коллекционера собрать всю информацию о неожиданной находке.
- Ты ничего не знаешь об этой молодой особе, которую решили увековечить на марке?
- Ничего, кроме того, что она книги строчила или строчит.
- Может, ее поискать. Не могли же без ее согласия фотографию прилепить.
- Я думаю сначала в библиотеке что-нибудь из ее произведений найти.
- Это ничего не даст.
- Тем не менее, схожу завтра, поищу.

Внизу послышался шум, и мужчины спустились на первый этаж. Вернулись молодые. Загорелые и счастливые. Видно, медовый месяц недостатком сладости не отличался. Гора чемоданов с вещами и покупками быстро заполнила комнату. Женщины щебетали, оживленно рассматривая приобретенные в отпуске для Каролин подарки. Молодой муж устало сидел на одном из чемоданов.
- Подожди, у тебя все только началось, - подумал Клаус и понял, что самое время удалиться.

* * *
Сегодня Вальтеру исполнялся 61 год. 60 лет отметить не удалось – Вальтер два месяца пролежал в больнице. Родные решили наверстать упущенное. Вальтер не переносил пристального внимания к себе. За неделю начал обзванивать приглашенных, уговаривал не покупать подарки, угрожал отозвать приглашения или выслать на следующий день все назад по почте. Единственный человек, с кем он не мог себе этого позволить – невестка Яна. Он ее любил отеческой любовью и считал, что сыну с супругой несказанно повезло. Когда они созванивались, Яна удивительным образом сразу проникалась его проблемами, сживалась с ними и высказывала свое мнение. И хотя жена Вальтера не была его сыну родной матерью, она, отчасти из-за ревности к хорошим отношениям мужа и невестки, отчасти из-за несоответствия ее понятиям, Яну недолюбливала. Яна всеми силами старалась наладить с ней отношения. Но вот-вот потеплевшие, они по каким-то невидимым причинам портились. Женщины неделями не общались. Демонстративно – жена Вальтера. Настороженно –Яна.
Редкая мать всем сердцем принимает жену единственного сына. Ей всегда хочется, чтобы женщина, которой он теперь отдает всю нежность и время, заботилась о нем также, как она.
- Он приехал сегодня в мятой рубашке, к тому же ворот на ней истрепался, - жаловалась жена Вальтеру.
Ее совершенно не интересовало, что Яна всю дорогу от Нюрнберга ругала своего вечно задумчивого мужа за то, что он надел не приготовленную ею рубаху, а ту, в которой работает в саду. Она впопыхах не заметила и предполагала, кусая губы, насмешливые взгляды и оханья свекрови.
Дополнительным стимулом к празднованию юбилея для Вальтера было также присутствие подруги Яны – Каролин. Она недавно вышла замуж и была лучшей и единственной подругой Яны. Женщины очень удачно дополняли друг друга. Их характеры, манеры и внешний вид были полной противоположностью. Это и стало залогом многолетней неразрывной дружбы. Яна – красивая, уравновешенная, с мягким характером, улыбчивая женщина. В детстве всегда была идеальным ребенком – послушной, прилежной ученицей в школе и гимназии. Каролин – некрасивая, нескладно сложенная, но чрезвычайно подвижная, энергичная по природе, умная и решительная. Она всегда готова прийти на помощь и постоять за себя. Внешние данные компенсировались необычайным трудолюбием и усердием. Ее занятия каратэ ставили подружек вне домогательств и обид сверстников. Практичная и прагматичная Каролин из всего выискивала выгоду. Никогда не забывала нанесенных ей обид, но и ценила терпимость к ее выходкам.

Народу привалило нерассчетное количество. Пришли сослуживцы и старые друзья по футбольной команде. Вдруг приехали дальние родственники, с которыми не общались месяцами. Двор был заполнен шумной толпой, в больших количествах поглощавшей пиво. Обилие поздравлений и пожеланий окончательно вывело Вальтера из строя. Он ходил по двору из конца в конец, боясь обидеть гостей. Постоянно чем-то угощал, стараясь выглядеть приветливым юбиляром. Все изменилось, когда появились Каролин и ее муж. Ее энергия сразу наполнила воздух. Рядом уже стояла Яна, и через десять минут все было в порядке. Вальтер крутился меж подругами, которые быстро разобрались с множеством народа, поставив в середину общего внимания юбиляра. Он вздохнул спокойно. Даже его жена была сегодня благодарна невестке и ее подруге за взятую на себя обязанность руководить торжеством. Под вечер остались только близкие, не мешающие Вальтеру, Яне и Каролин оживленно переговариваться в стороне.

Каролин закончила в этом году юридический факультет университета и готовилась к адвокатской практике, открыв собственную канцелярию. В отличие от сокурсников, которых после сданных экзаменов, что называется, «тошнило» от юриспруденции, Каролин горела желанием начать работу.
Как среди мужчин разговор, с чего бы не начинался, заканчивается женщинами, так у Каролин и Вальтера он завершался всегда спорами о коллизиях криминального права. Они никогда не могли прийти к общему мнению. Однако, спор не переходил в конфликт. И каждый, в очередной раз оставшись при своем мнении, клялся на утро найти доказательства правоты и предоставить их оппоненту.
К двум часам ночи разошлись. Каролин осталась ночевать у Мюллеров, отправив мужа к родителям. Закончив уборку, не оставив грязной не одной вилки, женщины до утра болтали о своих делах, планируя жизнь и покупки.

Во-первых, писем Эгону больше никто не писал. Во-вторых, последнее письмо Эгона вернулось, не найдя адресата. В-третьих, он хотел поговорить с Эдуардом об изменениях, которые произошли с Эгоном. Сделать это нужно было непринужденно и как бы невзначай. Клаус измучился в поисках причины для поездки в Нюрнберг, но она нашлась сама. Младший сын увлекался теннисом, и Клаус вызвался сопровождать его на международный трехдневный теннисный турнир. Съезжались звезды. Сын был вне себя от радости, что он сможет увидеть сразу столько знаменитостей. Жена удивилась инициативе Клауса. Такого за ним не водилось. Он побеспокоил сестру, попросил разрешение остановиться у ее дочери. Потом позвонила племянница и долго ругала дядю за то, что он через ее мать к ней в гости напрашивается. Короче, все уладилось, и в четверг, рано утром Клаус отправился на вокзал.

Поезд отходил в семь тридцать, и можно было прийти за пять минут до отъезда. Однако, как любой человек, который не часто пользуется услугами железной дороги, Клаус решил подстраховаться и прибыл на вокзал на целый час раньше, волоча за собой не выспавшегося Йогана. Походив минут двадцать по пустому перрону, Клаус отправился на небольшую привокзальную площадь, где уже во всю работали мелкие лавочки, обслуживая прибывающих и уезжающих пассажиров.
Внимание Клауса привлекла небольшой книжный киоск, где суетилась седоволосая высокая женщина. Она раскладывала газеты и свежие бестселлеры. Клаус подошел и минут десять бессмысленно перебирал толстенные книги, справочники, каталоги. Взгляд его остановился на полке со старыми, выпущенными лет двадцать-тридцать назад книгами. Скорее всего, их сдали на комиссию. Он подошел к стеллажу и стал копаться в нем, находя одно за другим знакомые издания. Страницы многих пожелтели, обложки истерлись. Цена каждой была одна марка. Но на их сегодняшнюю покупательную способность это, похоже, уже не влияло.

Вдруг взгляд Клауса остановился на коричневом тонком переплете, где осыпавшиеся наполовину золотистые буквы тускло высвечивали имя автора. Такое же имя стояло под фотографией писательницы на почтовой марке. У Клауса пересохло во рту. Он стал лихорадочно шлепать себя по карманам. Денег при себе не было. Примчавшись на вокзал, где оставил Йогана, с удивлением обнаружил, что сын, улегшись на сумку с вещами и продуктами, мирно спал. Клаус достал из наружного кармана сумки портмоне с деньгами и подумал: «Хорошо, что не украли». Оставив нравоучения нерадивому юнцу на потом, вернулся назад и купил книгу. Продавщица странно посмотрела ему вслед и пожала плечами, она собиралась на следующей неделе это старье отправить в макулатуру.

Поезд пришел вовремя, и Клаус с сыном быстро нашли места в полупустом вагоне и занялись каждый своим делом. Йоган уснул на противоположном диване, а Клаус открыл книгу и углубился в чтение. В аннотации значилось, что автор – ученая, биолог, за долгие годы посетившая многие страны и континенты. Это была третья книга пятитомника и посвящена Южной Америке, описанию джунглей. Изучением их животного и растительного мира и занималась писательница. Читалась книга сложно из-за обилия специальных терминов. Иногда автор давала краткое описанием быта местных жителей. Где-то на двадцатой странице Клаус почувствовал, что не прочь составить компанию сыну и, сдерживая зевоту, вышел в коридор. Проезжавший мимо официант с буфетом сумел всучить ему дорогостоящую булку и кофе. И Клаус, попивая его, тихонько, боясь обжечься, тряс головой, пытаясь избавиться от заполнившей его научной терминологии.
Возвратясь, задумчивый пассажир попытался продолжить чтение, но больше чем на полстраницы его не хватило. На следующей станции зашло много людей, купе заполнилось разношерстной публикой, а проходы – резвящейся детворой. Поезд подошел к Нюрнбергу. На перроне металась в толпе высокая блондинка, в которой Клаус сразу узнал племянницу.
Она усадила их в небольшой «Фольксваген» и, без остановки щебеча и нарушая правила, привезла их к своему дому. Йоган не сводил глаз с симпатичной сестры и бросился помогать ей готовить обед. Каково же было их удивление, когда Клаус отказался обедать и изъявил желание побродить по городу. Недовольно морща нос, прямо как ее мать, Сюзанна нашла старую карту города. Отметила на ней район, где жила. Сверху написала телефон. Всучила бутерброд и долго уговаривала вернуться не позднее, чем через час.

Клаус знал адрес и быстро нашел улицу на карте. Она оказалась на противоположном конце города, у вокзала. Спросив дорогу у стоящего на обочине таксиста, Клаус сел в трамвай и через полчаса был на месте.

Дом под номером 16 был трехэтажный, серого цвета, с высокими окнами. Три квартиры в доме, но ни под одним из звонков Клаус не обнаружил знакомой фамилии. Он нажимал поочередно на все кнопки, но это ему ничего не дало. Клаус присел на лавочке возле дома. Вдруг дверь приоткрылась, и вышел довольно пожилой мужчина с небольшим рюкзаком через плечо. Вопрос об Эдуарде как будто встревожил его, и он, шарахнувшись, зашагал по тротуару, бормоча что-то себе под нос, из чего Клаус успел понять, что Эдуард здесь уже давно не живет.
Клаус был в растерянности. Проделать такой путь, чтобы узнать, что Эдуард здесь не живет, было, по крайней мере, глупостью, не говоря уже о потраченном времени. Сколько времени простоял, кроша в руках навязанный Сюзанной бутерброд, он не помнил. Из задумчивости его вывел тот же старик:
- Вам-то он зачем?
- Да вот, брат ему письмо отправлял, а оно вернулось. Я почтальон, случайно здесь. Решил занести, а выходит – некуда. Вы бы не подсказали, куда он переехал?
- В никуда…
- Простите?..
- В никуда, говорю…

Они сидели на кухне, пили чай. То, что услышал Клаус, не укладывалось в его понимании. Сосед Эдуарда медленно и подробно рассказывал, как около четырех месяцев назад Нюрнберг повергло в ужас дерзкое ограбление банка. Нападавший забрал крупную сумму денег, а потом застрелил охранника и кассира, лежащих от него на расстоянии двадцати пяти метров. На ноги подняли всю полицию. Искали десять дней. Преступник, убегая, зацепил дверную щеколду серым свитером. Свитер нашли в канализации и по волосу на нем определили, что нападавшим был Эдуард. Дом на тихой улице перевернули вверх дном. Жена Эдуарда два раза теряла сознание. Шок был у всех. А Эдуарда к тому времени не было уже неделю. Сказал, что едет навестить брата. Полиция ездила к Эгону. Никого не нашла. Допросы измучили всех. Весь дом перерыли, но следов Эдуарда до сих пор нет, как, впрочем, и денег. Жена Эдуарда за эти дни постарела лет на десять. Измученная всем происшедшим, месяц назад сдала квартиру и уехала к подруге в Мюнхен. Клаус молча читал вырезки из газет, которые дал ему старик. Письмо, которое лежало в правом боковом кармане пиджака, жгло грудь.
Незадачливый сыщик вернулся домой на следующий день, оставив сына на попечение племянницы. Йоган сначала растерялся, но успокоенный оставленной суммой денег и обещанием Сюзанны отвозить его на стадион и обратно, отпустил отца восвояси. Выдержав шквал гневных нападок супруги, Клаус закрылся в фотолаборатории и принялся строчить письмо полицейскому комиссару...

Следующие три дня – выходные. Небольшой городок готовился к празднику. На центральной площади развернулась ярмарка. Жарили сосиски. Разливали из бочек пиво. Играли приезжие музыканты. Горожане гуляли парами и семьями. Встречаясь, приветствовали друг друга. Покупали ненужные вещи и рассматривали витрины закрытых магазинов.
Семья почтальона, одевшись поприличнее, дефилировала по узким улочкам старого города. Клаус периодически заглядывал в открытые двери кабачков, откуда звучала музыка и распространялись аппетитные запахи, давая понять жене, что пропустить стаканчик сухого вина в такие дни не грех. Встретили школьных подруг жены. Одна – вдова, вторая замужем не была. Постояв с улыбкой идиота минут пять и выслушав о себе несколько нелестных замечаний – полысел, постарел, потолстел, Клаус отправился в ближайшее кафе, оставив жену с подругами на скамье у фонтана.
В кафе свободных столиков не наблюдалось. Стоял сигаретный дым. Вентиляция не справлялась. Получив бокал пива, Клаус отправился на поиски пристанища. В этот момент у стойки бара он заметил знакомую сгорбленную фигуру. Это был Эгон. Перед ним стоял бокал виски. Видимо, он здесь уже давно. Жгучее желание поговорить с ним перебороло остальные чувства, и Клаус, приблизившись, произнес:
- Хелло, Эгон!
- Хелло, Клаус, - не оборачиваясь, ответил брат исчезнувшего Эдуарда, он увидел Клауса в зеркале.
- Как дела?
- Неважно.
- Что так? Как твой брат? - не удержался Клаус.
- Неважно.
- Почему?
- Он пропал. Уже давно. В розыске. Полиция ему ограбление банка пришила. Ко мне тоже приезжали. Только все это - чушь собачья. Ему-то и деньги в жизни были ни к чему, он всегда их боялся. На глазах у Эгона показались слезы.
- И что, ни слуху, ни духу? – спросил Клаус.
- Ничего, несколько не значащих писем. Но мне кажется, он написал их давно. Отправляли их уже после этой истории. Наверное, жена. Мне ничего не сообщала. Не знала, похоже, что я от полиции все узнал. Я с ней и до этого-то не общался.
Эгон выпил изрядно и говорил не таясь, не то, что прежде. Видно было, что он не врал. Вроде, все стало на свои места. Не вписывались только чистые листы в конвертах. По дороге домой Клаус шел и сопоставлял факты. Жена Эдуарда не подозревала, что Эгон что-то знает. Чтобы не нервировать его, отправляла приготовленные Эдуардом письма до тех пор, пока не поняла, что Эдуарда не найдут, и уехала в Мюнхен, не удосужившись сообщить обо всем брату мужа. Ладно. Пусть даже письма Эдуард писал наперед, запечатывал в конверт, и его жена не знала, что листы чистые. Тупо носила на почту и получала ответ. Но в ответ Эгон слал тоже чистые листы. Что-то тут не так…

* * *
Шли годы, их отношения устоялись. Навряд ли что-либо могло их кардинально изменить. Секс занимал особое место. Каждый, понимая, что это стержень их дискретной любви, старался при коротких встречах дать возможность насладиться друг другом полностью. Когда это не удавалось в силу различных причин, звонки становились более частыми, оба стремились скорее снова увидеться и наверстать упущенное. Если раньше, размышляя о своей неудавшейся семейной жизни, она говорила, что не оставит мужа в благодарность за его терпимость и внимание к ней, то теперь стала утверждать, что такое положение тяготит ее. Все чаще стали появляться намеки, что им с Андре нужно быть вместе. Андре молчал. Он хотел этого всегда. Страх перед разницей в возрасте давно остался позади. Просто не ему принимать решение в этом сложном вопросе и подталкивать ее к решению своими рассуждениями он тоже не хотел. Если им суждено быть вместе, то это она должна решить сама. Без какого бы то ни было давления с его стороны.

Они говорили на эту тему все чаще. Иногда она начинала мечтать, как было бы замечательно жить вместе, чтобы на работу и с работы он приходил в их общий дом, и долгими зимними вечерами они могли сидеть у камина, обсуждать новости дня. Андре пытался отшучиваться, что в Колумбии не бывает «долгих зимних вечеров», если, конечно, она хочет ехать с ним на его родину. Он не мог поверить, что все это всерьез. И что творится в ее голове, он тоже не понимал. Все чаще его подруга становилась вдруг задумчивой, смотрела куда-то вдаль невидящим взглядом. В одну из последних встреч, когда они сидели на балконе гостиницы в Альпах после целого дня катания на лыжах, она попросила:
- Научи меня летать.
- Как птица? Я не в силах, дорогая.
- Нет, я серьезно. Я видела сегодня летный клуб. Там можно взять самолет напрокат, и ты научишь меня им управлять.
- У меня нет удостоверения инструктора, поэтому твои навыки останутся неофициальными, документ ты не сможешь получить. А зачем это тебе?
- Хочу почувствовать то же, что и ты, когда стальная машина повинуется тебе в воздухе, и ты можешь лететь, куда хочешь, - прикрыв глаза, ответила она.
- Что ж, давай попробуем.
Она была отличной ученицей, схватывала все на лету, поэтому для обучения элементарным навыкам вождения и правилам поведения в воздухе потребовалось не так много времени и сил. Ее охватил какой-то спортивный азарт, она выспрашивала подробно о предназначении кнопок и лампочек, о возможных ситуациях в воздухе, о способах устранения небольших неполадок. Одним словом, вела себя так, будто собиралась сдавать экзамен по вождению. Это веселило и развлекало Андре. Он мог теперь говорить с ней на одном языке, если речь заходила о самолетах, и у них появилась еще одна тема для обсуждений.