Домовой
Василий
|
Число: Пятница, 23-Апреля-2010, 17:53:08 | Ответ # 11
|
|
Душа форума
Домовёнок Админчик
Сообщений: 3305
Репутация: 13
Замечания: 0%
Страна: Российская Федерация
Город: Москва
Я Offline
С нами: 02-Апреля-2007
|
10.
- Правее, правее держись! Ближе к болоту! – прохрипел лейтенант.
Они уже около получаса бежали по лесу, цепляясь за низкорослый кустарник, спотыкаясь о корневища и валежник, падая, поднимаясь, переходя на шаг и снова пускаясь бежать. Последним бежал Левашов. Он старался изо всех сил, однако постепенно отставал. Тогда Ермилов, окликнув Матвея, сбавлял шаг, давая возможность лейтенанту догнать их. Лейтенант дышал тяжело, с хрипом, лицо его покраснело, покрылось испариной.
Матвей бежал рядом с Ермиловым, не отставая и не вырываясь вперёд, и всё время держался настороже, ожидая близких выстрелов. Но тишину нарушал лишь их собственный тяжёлый топот да треск ломающихся под ногами сучьев и валежин.
Внезапно где-то позади, со стороны холма, раздался раскатистый звук сильного взрыва. Матвей резко остановился, повернулся туда, откуда донёсся грохот. Остановился и Виктор, вслушиваясь. Подбежавший Левашов, едва державшийся на ногах, двумя руками обхватил сосну, прислонился к стволу и, задыхаясь, вымолвил:
- Боеукладка… рванула. Давайте, ребята… до излучины… ещё рывок…
- Лейтенант, передохни минуту, - вдруг перешёл с комвзвода на «ты» Ермилов.
- Да, сейчас… чуть отдышусь…
- Вроде оторвались, - Виктор прислушался к лесу. – Наверняка оторвались.
- А как же сержант? – обеспокоенно спросил Матвей.
- За Дорошина… не беспокойтесь, он боец… опытный… финскую прошёл. У излучины его… подождём, - ответил лейтенант.
С минуту они отдыхали, привалившись к деревьям, жадно глотая воздух. Матвей достал из вещмешка флягу с водой и протянул её Левашову.
- Попейте, товарищ лейтенант.
Тот взял флягу, сделал большой глоток и передал Ермилову. Глотнул воды и Матвей. Все дождались, пока он уберёт флягу на место, и лейтенант скомандовал:
- Бегом марш!
Справа сквозь заросли ольшаника местами поблёскивала вода в болоте, иногда из ветвей с шорохом вылетала птица, потревоженная людьми. Над болотом слышался настоящий лягушиный «концерт». Стоило только сбавить темп и перейти на шаг, как тут же тучи мошкары начинали виться над головами.
Где-то через километр берег болота стал уходить вправо, густой тёмный лес сменился высоким орешником, стало светлее. На открытых участках от низкого солнца перед бойцами вытягивались их собственные длинные тени. Высокий орешник сменился низкорослым, но впереди виднелся молодой березняк, переходящий в смешанный лес. Левее, к востоку, стеной стоял сосновый бор.
Они бежали краем леса, вдоль берега, старясь держаться в тени деревьев. Ещё через километр лес стал отступать влево, впереди показалась излучина болота с чистой гладью чёрной от торфа воды.
- Стой! – скомандовал лейтенант. – Будем дожидаться Дорошина здесь.
Все были как взмыленные лошади. Едва остановившись, они тут же повалились на траву под густые заросли краснотала.
- Слышь, младшой, как думаешь, чей танк рванул – твой или Матвеев? – спросил Левашов.
- Не знаю. Мой вроде загорелся, но как-то вяло. Я двумя бутылками вообще промазал, одна о дорогу разбилась перед танком, другая угодила в башню, третья вообще перелетела и упала за дорогой, в песок. Возможно, она даже не разбилась. А четвёртая вроде на корму шмякнулась. Но мне уже было не разглядеть – всё дымом заволокло.
- Наверное, Матвеев всё-таки, - сделал вывод лейтенант.
- Не знаю – ответил Матвей.
- А ты молодцом! – повернувшись к Матвею, беззвучно засмеялся и показал большой палец руки Левашов. – Танк наверняка сгорел, да ты ещё и транспортёр подпалил! Фрицы выскакивали из него, как блохи из горящего деревенского кожуха!
- А у тебя как, лейтенант? – улыбнувшись шутке Левашова, спросил Виктор.
Лейтенант не успел ответить - Матвей вдруг предостерегающе схватил его за локоть и прошептал:
- Идёт кто-то.
Все насторожились. С минуту тишину леса нарушало лишь щебетание какой-то пичужки да кваканье лягушек в болоте.
- Показалось, - едва слышно прошептал Ермилов. Но тут из леса донёсся треск сломанной сухой веточки. Все притихли, напряжённо вглядываясь во мрак леса. Первым его заметил Виктор – тень мелькнула от одной ели к другой, затем ветки зашевелились, тень перешла к толстой осине, мелькнула ещё раз в просвете между деревьев и исчезла за высоким кустом орешника. Через секунду снова появилась, и Виктор узнал сержанта, несущего на плече пулемёт.
- Дорошин! – окликнул он его приглушенным голосом. Сержант вздрогнул от неожиданности, настороженно остановился на мгновение, держа в свободной руке пистолет, но через минуту уже устало опустился на траву рядом с Левашовым.
- Ох, и задали же мы им жару! – выдохнув, сказал Дорошин, бережно кладя пулемёт рядом с собой.
- Где немцы? – спросил лейтенант.
- Немцы? – переспросил сержант, словно не понял, что от него хочет командир. – Немцы отстали. Они далеко в лес не сунутся – боятся, твари. На откос взобраться не смогли – пламя и крутизна не позволили. Одна группа побежала назад, к деревне, другая - в обход, вдоль взгорка, к болоту. Я им вслед немного гостинцев ещё послал, но патроны кончились, пришлось уходить. Те, что в направлении деревни побежали, вскоре вышли на лесопилку – я слышал пальбу оттуда. Думали, наверное, что мы там схоронились. Долго стреляли. Я уже далеко ушёл, а стрельба всё ещё была слышна. Ну, а тех, что в болото сунулись, я даже не слышал. Не прошли она там, наверное. А в заросли ольшаника не полезли, струхнули.
Сержант взял протянутую Ермиловым папиросу, глубоко затянулся и добавил:
- Боятся они леса. Пуще огня боятся.
Вдруг послышался далёкий, быстро нарастающий гул в небе. С запада на большой высоте летел необычный самолёт – с широко распластанными крыльями, с двойным хвостовым оперением и двойным фюзеляжем. Пролетев немного на восток, он, кружась по спирали, стал снижаться над лесом, пока не исчез из вида за вершинами сосен. Вскоре он снова появился, натужно гудя двумя моторами и набирая высоту, так же кружась. Поднявшись ввысь, он лёг на обратный курс и вскоре уже не был виден против заходящего солнца. Лишь только удаляющийся прерывистый рокот напоминал о нём.
- Что это было? – удивлённо спросил Дорошин.
- А чёрт его знает! Я таких никогда не видел, - ответил лейтенант. – Но то, что это немец – факт.
Не прошло и десяти минут, как с северо-запада появились две тройки бомбардировщиков с крестами на крыльях. По двойному излому крыльев и шасси, торчащему как лапти, Левашов определил:
- «Юнкерсы»! Значит тот, что здесь кружил – разведчик.
Один из «Юнкерсов», круто завалившись на крыло, с воем пошёл в пике. Остальные повторили его маневр и так же стали пикировать. Через мгновение на востоке, где-то за болотом раздались взрывы, заухали зенитки, затрещали пулемёты. «Юнекрсы» один за другим взмыли из-за деревьев ввысь, сделали круг и снова с воем сирен пошли в атаку.
Отбомбившись, самолёты легли на обратный курс и на малой высоте ушли в сторону заходящего солнца. Через минуту им на смену прилетела вторая группа «лаптёжников» и, никем не атакованная, безнаказанно принялась утюжить лес к востоку от болота. Оттуда вновь донеслось пулемётное стрекотание и частые ухающие звуки зенитных орудий.
- Товарищи, там наши! – указывая рукой в ту сторону, откуда доносились взрывы, возбуждённо прокричал Ермилов.
- Тише, ты! – одёрнул его Дорошин.
Лейтенант достал карту из планшета, развернул её прямо на траве.
- Мы сейчас вот здесь, в километре от железной дороги. Судя по тому, где бомбили немцы, наши заняли оборону по реке Березина. До неё по прямой километров семь будет. Здесь, в трёх километрах отсюда, проходит с севера на юг дорога Бобруйск – Паричи. Не исключено, что оборона организована вдоль линии шоссе. Местность вплоть до самой Березины лесистая. Нужно попытаться до наступления темноты выйти к своим.
- Железка… Интересно, она чья? Наша? Или уже немцев? – спросил Ермилов.
- Не известно. Нужно соблюдать особую осторожность. Не хватало ещё, чтобы свои же и подстрелили.
Обогнув излучину болота, группа бойцов через полчаса успешно пересекла железнодорожную ветку, скрылась по ту сторону в лесу и вскоре была у шоссе Бобруйск – Паричи. На западе уже полыхал вечерний закат, край солнца ещё виднелся над верхушками деревьев, и его лучи ложились багрово-золотистыми отблесками на асфальт шоссе, на светло-коричневые стволы, на серебристые в лучах заката густые кроны величественных сосен.
На шоссе было тихо, за пять минут наблюдения бойцы не заметили никакого движения. По-пластунски подобрались до самого кювета, быстро скатились в него, залегли.
- Вроде тихо, - прошептал Ермилов.
- Вперёд! - шёпотом скомандовал лейтенант, и вся группа бегом пересекла дорогу, немедленно скрывшись в уже потемневшем сосновом бору. Сквозь высокие кроны проглядывало ещё светлое небо, едва начавшее темнеть на востоке, в лесу же наступили глубокие сумерки.
Осторожно ступая по мягкой хвое, стараясь не создать шума треснувшим под ногой сучком или сухой веткой, бойцы выбрались на опушку, за которой простирался серебрящийся от вечерней росы луг. На другом краю луга местами протянулись вдоль берега Березины густые заросли вербы. Над рекой начал стлаться лёгкий туман, и казался он не туманом, а серым пороховым дымом.
- Ну что, командир, броском до кустарника? – спросил Дорошин.
- Вперёд! – скомандовал лейтенант, и они, пригнувшись, побежали через луг.
Вдруг над их головами раздался резкий свист, и впереди с треском хлопнула мина, затем вторая, третья. Откуда-то слева, из леса, раздалась очередь из пулемёта. Ей ответил пулемёт с другого берега реки.
- Ложись! – крикнул Левашов, и в тот же миг с громким треском сзади раздался взрыв. Матвея что-то сильно толкнуло в левую руку, развернуло, и он навзничь упал на сырую траву. Темнеющее небо в его глазах помутнело, бледная луна расплылась белой кляксой, стало вдруг темно. |
| |
| |
Домовой
Василий
|
Число: Пятница, 23-Апреля-2010, 17:53:49 | Ответ # 12
|
|
Душа форума
Домовёнок Админчик
Сообщений: 3305
Репутация: 13
Замечания: 0%
Страна: Российская Федерация
Город: Москва
Я Offline
С нами: 02-Апреля-2007
|
11.
Матвей Иванович замолчал и о чём-то задумался, глядя сквозь стекло вагона на проплывающий мимо белорусский лес. Где-то здесь, в этих пущах, километрах в семидесяти южнее дороги, по которой сейчас поезд вёз его в Москву, происходили те самые события далёкого сорок первого года. О чём сейчас думал этот седовласый человек, кого или что вспоминал? Покачивая седой головой в такт вагону, он смотрел не сквозь стекло - он смотрел сквозь годы. Смотрел на свою юность, на своих товарищей, смотрел на исковерканные войной людские судьбы, на несбывшиеся мечты и на неосуществлённые планы. Он смотрел туда, в огненный сорок первый, и на его старческие глаза, обрамлённые глубокими морщинами, наворачивались слёзы.
Я тихо сидел на своей полке, не смея нарушить молчания, и лишь украдкой поглядывал на своего попутчика. Мой взгляд, помимо воли, постоянно натыкался на чёрную перчатку, обтягивающую протез его левой руки, и на скромную орденскую колодку из трёх ленточек. Пауза затянулась, и я почувствовал себя неловко, будто подглядываю в замочную скважину. Ситуацию разрядил стук в дверь купе.
- Чай будете? – на пороге стояла проводница с подносом в руках.
- Давай, дочка, чайку. С удовольствием! – оторвал взгляд от окна Шинкевич и вытер ладонью набежавшие слёзы.
Проводница поставила на столик два стакана в неизменных подстаканниках, блюдечко с сахаром и двумя заварочными пакетиками, сказала: «Пейте на здоровье», и удалилась. Матвей Иванович ловко, одной рукой распечатал сахар, бросил в стакан пару кусочков, и стал окунать в кипяток пакетик с заваркой, держа его за ниточку.
- Раньше в поездах чай заваривали, а что теперь? – он кивнул на пакетик. – А теперь - всё экспресс, всё полуфабрикат. А какой чай заваривала моя мама! Столько лет прошло, а вкус того чая до сих пор помню. А какой аромат! Уверен: Вы такого чая в жизни не пробовали. У неё всегда были какие-то травки, засушенные лепестки каких-то цветов, всякие сушёные ягоды. Приготовить чай – это было действо, а не просто – пакетик в кипяток, и готово.
Когда мы попили чаю, я спросил:
- А что было дальше?
- Дальше? А давай-ка мы с тобой ещё по маленькой? – Шинкевич щелкнул замками, открыл свой чемоданчик и достал вторую бутылку водки. Первая была уже опорожнённой и сиротливо стояла под столиком, на кожухе обогревателя.
- Оставьте, Матвей Иванович. Давайте я в ресторан сбегаю – он ещё открыт.
- Дался тебе этот ресторан! – и он так же ловко, как и в про-шлый раз, откупорил бутылку зубами и тут же налил грамм по тридцать водки в стаканы. Выпили. Я глядел на Шинкевича и думал, сколько же ему сейчас лет? Если в сорок первом было семнадцать, значит сейчас – восемьдесят пять! А он наравне со мной выпил водки и, как говорят в народе – ни в одном глазу! И держится молодцом! Да, крепкое поколение, что и говорить!
Я поставил порожний стакан и снова спросил:
- Так что же было дальше?
- А что было дальше? Да ничего такого особенного – как-то неохотно ответил Шинкевич.
- Но всё же? – я решил проявить настойчивость.
Матвей Иванович снова устремил взгляд в окно, помолчал.
- Цапанул тогда меня осколок от мины. Прямо в кисть левой руки. - Шинкевич приподнял руку, кивком головы указав на протез. – Боли я не почувствовал. Точнее, не успел почувствовать – сразу потерял сознание. Той миной больше никого из наших, слава богу, не задело. Только мне досталось, значит. Немец ещё покидал мины, пострелял из пулемёта и угомонился. А когда совсем стемнело, ребята вытащили меня к берегу. Но не только немцы нас тогда заметили. Едва ребята доползли со мной до ракитника, как их окликнули наши разведчики. Они специально переправились в лодке, чтобы помочь нам перебраться к своим.
На том берегу меня сразу же отправили в медсанбат, оттуда – в госпиталь, в Могилёв. Кисть моей левой руки осколком мины раздробило основательно – ни одной целой косточки не осталось, сплошь кровавые лохмотья. Время тогда было тяжёлое, раненых в госпитале было полным полно. Поэтому никто не стал со мной возиться, всякие там операции делать, шины, гипсы накладывать. Просто взял хирург, и оттяпал мне кисть. Через два дня санитарным эшелоном меня вместе с другими ранеными отправили дальше в тыл. Так я оказался аж в Горьком. Из военного госпиталя меня перевели в городскую больницу, так как я не являлся военнослужащим, и долечивали меня уже как обычного штатского.
Когда выписали из больницы, я устроился на завод кладовщиком – а что я ещё мог делать с одной рукой? Вот так и трудился до сорок четвёртого. А когда освободили Белоруссию, мне разрешили вернуться в Слуцк… - Матвей Иванович снова замолчал и отвернулся к окну.
Я ждал, не нарушая его молчания. Так прошло несколько минут. Шинкевич сглотнул подступивший к горлу ком, быстрым движением смахнул слезу, взял бутылку и снова плеснул немного водки в стаканы. Не чокаясь, и не произнеся ни слова, залпом выпил водку, тыльной стороной ладони вытер губы, и продолжил:
- На месте нашего дома было пепелище. О том, что произошло с моими родителями, я узнал значительно позже, уже после войны. А тогда я постоял на том месте, где был наш дом, да и подался в Минск, устроился в строительную организацию. Мы поднимали город из руин, а по сути – отстраивали Минск заново. Немец разрушил его основательно, камня на камне не оставил.
Там познакомился с нынешней своей женой, в сорок восьмом окончил техникум, получил диплом технолога-строителя и переехал в Кобрин, к её родителям. Так с тех пор и живём там, в доме её отца. Четверо детей у нас - взрослые все уже, семь внуков. Богатые мы с жёнкой, в общем.
О своём отце я узнал довольно быстро, вскоре после войны. Он погиб при обороне города, ещё в тот день, когда я с ружьём за спиной шёл из Слуцка в сторону Бобруйска. А вот о матери кое-что узнал только в шестидесятых. Да и то, полных данных нет. Немцы, когда оккупировали Слуцк, стали арестовывать евреев, работников партийных и советских органов, жён политработников и командиров Красной Армии. Впоследствии почти всех их фашисты расстреляли. Но моей матери удалось избежать горькой участи, она каким-то образом оказалась у партизан, была там, у них в отряде фельдшером. А вот что произошло с ней дальше – не знаю. В тех краях немцы здорово потрепали партизан. Возможно, что она где-то в тех лесах и сгинула, - голос Матвея Ивановича слегка задрожал, и он снова повернул голову к окну.
Я всё-таки нарушил молчание:
- А об остальных, тех, что с Вами тогда выходили, Вы что-нибудь знаете?
- Знаю. Теперь знаю. Витя Ермилов под Смоленском командовал взводом. Затем с остатками дивизии выходил из окружения. После переформирования попал на Волоколамское направление, там был ранен. После госпиталя его чуть было не комиссовали, но он всё же добился направления на фронт, командиром взвода в батарее управления артполка. Он же почему перед войной служил в военкомате? Да потому, что на первых же учениях после училища получил контузию, был признан ограниченно годным и направлен для прохождения службы в райвоенкомат, до очередного переосвидетельствования. Но в госпитале он это скрыл. Иначе бы точно комиссовали. Хотя, кто знает? Время было напряжённое, командиров не хватало.
Войну Витя закончил в сорок четвёртом, под Ригой, в звании майора, командиром дивизиона. Получил серьёзное ранение в ногу. После госпиталя вернулся в Москву (он ведь москвич), работал по партийной линии, был большим начальником, - Матвей Иванович улыбнулся этой фразе. – И вот в канун 60-летия Победы он смог каким-то образом разыскать меня. Я очень удивился, когда получил его письмо, подумал: ну надо же, всего то два дня были знакомы, столько лет прошло с тех пор, а ведь помнит, и даже разыскать меня сумел! А потом приехал ко мне в гости, в Кобрин. Вот тогда я и узнал от него, что Левашов с Дорошиным погибли на Березине, в тот день, когда меня отправили в Могилёв. В первом же бою погибли ребята.
- Сейчас Вы едете к нему, к Ермилову?
- К нему, к Витьке.
Шинкевич снова налил водки, поднял свой стакан:
- Давайте помянем. Боевых товарищей моих, Дорошина с Левашовым помянем, отца с матерью…
Выпили молча, не чокаясь.
- Если бы не Витька, то я даже этих юбилеек не имел бы, - Матвей Иванович ткнул пальцем в орденские планки. – Витька, когда узнал, что я признан инвалидом по несчастному случаю, возмутился и стал писать во все инстанции. И вот добился. Приравняли меня к партизанам. А как же иначе? Я же не был красноармейцем. Да и не воевал, по сути. Ну, какой из меня воин? Так, два дня по лесам да по болотам. Одно слово - партизанщина. Но пенсию мне как ветерану теперь платят, и медальки вручили. А тогда, в сорок первом, всем было не до наград. Это после Сталинграда, даже больше после Курской дуги стали щедро награждать. А до сорок третьего очень не многие получали награды. Что уж говорить про таких, как я, воевавших всего два дня, да и то не в регулярной армии, и даже не в партизанах? Таких, как я, тогда не награждали…
Москва, 2010 год |
| |
| |
Марина
Марина
|
Число: Пятница, 23-Апреля-2010, 23:12:59 | Ответ # 13
|
Хозяйка
Админчик
Сообщений: 28968
Репутация: 19
Страна: Германия
Город: Бремен
Я Offline
С нами: 24-Ноября-2006
|
СПАСИБО ! Читала .. знаеш, как будто всё перед глазами! Как будто сама , мышкой, там была. Quote (Домовой) ну надо же, всего то два дня были знакомы
2 дня, а делили буханку хлеба, водку и доверяли свою жизнь! Quote (Домовой) по лесам да по болотам. Одно слово - партизанщина.
Эти люди, партизаны, может и имеют меньше медалей, но они участники великой отечевственной войны ! Наша гордость!
И стыд России, если таким людям не платят надбавки к пенсии и не дают удостоверений ветеранов и инвалидов ! И .. как же обидно за стариков, что им надо пройти столько "дверей" , чтоб выбить себе эти документы  . Quote (Домовой) Таких, как я, тогда не награждали…
Но самое главное мы знаем, помним, благодарны им за то, что они делали для нас ! Низкий поклон тем, кто отстаивал в боях и в тылу нашу свободу! Их жёнам за терпение и не мало пролитых слёз!
|
| |
| |
Домовой
Василий
|
Число: Суббота, 24-Апреля-2010, 09:10:20 | Ответ # 14
|
|
Душа форума
Домовёнок Админчик
Сообщений: 3305
Репутация: 13
Замечания: 0%
Страна: Российская Федерация
Город: Москва
Я Offline
С нами: 02-Апреля-2007
|
Quote (Марина) И стыд России, если таким людям не платят надбавки к пенсии и не дают удостоверений ветеранов и инвалидов ! И .. как же обидно за стариков, что им надо пройти столько "дверей" , чтоб выбить себе эти документы
Стыд не только России. Вот вчера прочёл на эту тему очередную новость из Латвии: Накануне 65-летней годовщины Победы над фашистской Германией латвийский Сейм смачно плюнул в сторону всех союзников по антигитлеровской коалиции. Большинство депутатов латвийского парламента отказались поддержать предложение о присвоении официального статуса ветерана Второй мировой советским ветеранам-антифашистам. Этот законопроект поддержали лишь 24 депутата сейма, при 60 против. Таким образом, для латвийских парламентариев освободители Европы и мира от «коричневой чумы» по-прежнему являются не более чем представителями «оккупационных войск», в то время как последователи бесноватого фюрера и поклонники нацистской расовой теории (которые в годы Второй мировой с неподдельным энтузиазмом «очищали» страну от «недочеловеков») не только обласканы вниманием со стороны властей, но и получают государственные выплаты за свои прошлые «геройства». Напомним, что участники антисоветского «национально-освободительного» движения, среди которых немало карателей из латышского легиона «Ваффен-СС», считаются в Латвии участниками движения «национального сопротивления», за что они получают от государства ежемесячные доплаты в размере 50 латов (около 2650 рублей). А несколько тысяч проживающих в Латвии ветеранов, воевавших против фашистской Германии, напротив, никаких льгот не имеют. КМ.ру[/i] |
| |
| |
