Несколько лет назад «Комсомольская правда» напомнила историю о том, как один советский артиллерист целый день сражался с колонной немецких танков. По счастью, удалось сохранить для истории его имя. Это был старший сержант Николай Сиротинин, родом с Орловщины. Ему исполнилось только 19 лет. В июле 1941 года к белорусскому городку Кричеву прорывалась 4-я танковая дивизия 2-й танковой группы, которой командовал прославленный немецкий танковый генерал Гейнц Гудериан. Части 13-й советской армии, противостоящие ей, отступали. Среди них была и 6-я стрелковая дивизия, в которой Николай служил наводчиком орудия. Как рассказывает опубликованный орловский сборник «Доброе имя», нужно было прикрыть отход отступающих. «Здесь останутся два человека с пушкой»,— сказал командир батареи. Николай вызвался добровольцем. Вторым остался сам командир.

Утром 17 июля на шоссе показалась колонна немецких танков.— Коля занял позицию на холме прямо на колхозном поле. Пушка тонула в высокой ржи, зато ему хорошо видны были шоссе и мост через речушку Добрость,— рассказывает Наталья Морозова, директор Кричевского краеведческого музея.

Когда головной танк вышел на мост, Коля первым же выстрелом подбил его. Вторым снарядом он поджег бронетранспортер, замыкавший колонну. Здесь надо остановиться. Потому что не совсем ясно до сих пор, почему Коля остался в поле один. Но версии есть. У него, видимо, как раз и была задача — создать на мосту «пробку», подбив головную машину гитлеровцев. Лейтенант же у моста корректировал огонь, а потом, видимо, вызвал на затор из немецких танков огонь другой нашей артиллерии. Из-за реки. Достоверно известно, что лейтенанта ранили и потом он ушел в сторону наших позиций. Есть предположение, что и Коля должен был отойти к своим, выполнив задачу. Но... у него было 60 снарядов. И он остался!

Два немецких танка попытались стащить головной танк с моста, но тоже были подбиты. Бронированная машина попыталась преодолеть речку Добрость не по мосту. Но увязла в болотистом береге, где и ее нашел очередной снаряд. Коля стрелял и стрелял, вышибая танк за танком...

Танки Гудериана уперлись в Колю Сиротинина, как в Брестскую крепость. Уже горели 11 танков и 6 бронетранспортеров! Не меньше половины из них сжег один Сиротинин (какие-то достала и артиллерия из-за реки). Почти два часа этого странного боя немцы не могли понять, где окопалась русская батарея. А когда вышли на Колину позицию, у того осталось всего три снаряда. Предлагали сдаться. Коля ответил пальбой по ним из карабина и погиб в перестрелке.

Офицер 4-й танковой дивизии Хенфельд записал тогда в дневнике: «17 июля 1941 года. Сокольничи, близ Кричева. Вечером хоронили неизвестного русского солдата. Он один стоял у пушки, долго расстреливал колонну танков и пехоту, так и погиб. Все удивлялись его храбрости... Оберст (полковник) перед могилой говорил, что если бы все солдаты фюрера дрались, как этот русский, то завоевали бы весь мир. Три раза стреляли залпами из винтовок. Все-таки он русский, нужно ли такое преклонение?»

Немцы также поручили местным жителям написать родным солдата, как он погиб, и что они должны им гордиться. Но сегодня в селе Сокольничи могилы, в которой немцы похоронили Колю, нет. Через три года после войны останки Коли перенесли в братскую могилу, поле распахали и засеяли. И лишь в 1960 году сотрудники Центрального архива Советской армии разведали все подробности подвига. Николай Сиротинин посмертно был награжден орденом Отечественной войны I степени. Памятник герою тоже поставили, но нескладный, с фальшивой пушкой и просто где-то в стороне.

Сестра Николая рассказала «Комсомольской правде», что кричевцы хлопотали, чтобы представить Колю к званию Героя Советского Союза. Только напрасно: для оформления документов обязательно была нужна его фотография, хоть какая-то. А фотокарточек нет, единственная пропала в эвакуации. Так что и спустя полвека павший герой официального геройского звания получить не может.

А за несколько дней от того последнего боя Николая Сиротина, только гораздо южнее, в направлении на Киев со стороны Житомира, шли танковые колонны 1-й танковой группы Эвальда фон Клейста. Ее стремительный рывок оборвался 11 июля у села Капитоновка на реке Ирпень. Там немецкие танки и мотопехота наткнулись на бетонные доты Киевского укрепленного района.

Так началась оборона Киева, продолжавшаяся семьдесят один день — эта и героическая, и трагическая страница Великой Отечественной войны… Но сейчас речь не об этой эпопее а о несравненном, но подзабытом подвиге павших защитников ДОТов

Защитники громадного, с пятью казематами, вытянутыми вдоль холма, углубленного на 10 метров дота № 205 под командованием лейтенанта Василия Ветрова стояли на пути наступающих немцев вплоть до середины августа! Командующий укрепрайоном разрешил бойцам отступить – они не воспользовались разрешением. Ветров заявил от имени всех своих солдат: «Клятву свою – дот врагу не сдавать – мы выполним». Ни беспрерывные обстрелы врага, ни подступавший голод не сломили героев. Только при общем наступлении наших частей на этом участке ветровцы покинули истерзанную крепость…

Дот на окраине Виты-Почтовой оказался в глубоком тылу гитлеровцев, но его гарнизон и не подумал выкинуть белый флаг. Тогда немцы замуровали все входы. Бойцы оборонялись не неделю, как было предусмотрено конструкторами дота, не месяц, а… до конца 1941 года! Пока последний его защитник не выпустил из рук пулемета, умерев от голода…К сожалению, даже не сохранилось имен его героических защитников.

До последних дней обороны Киева, т. е. конца сентября, сражался дот к северу от села Лютеж — он умолк лишь тогда, когда фашисты сумели впустить под землю ядовитый дым.

Наверное, лучше, чем официальные реляции или брошюры пропагандистов ГлавПУРа говорят о мужестве советских бойцов отзывы наших врагов. Из письма на родину немецкого солдата: «Дорогая Ингрид! Несколько дней мы штурмуем укрепления этих безумцев… Их сооружения, кажется, невозможно уничтожить. Стреляем… почти беспрерывно, но они вновь и вновь оживают, принося нам огромный вред… Из всего пережитого я понял, что начатая война – не прогулка по Европе; в ней мы увязнем по самые уши…»

А вот пишет уже немецкий офицер: «Вот уже несколько дней выбиваем из казематов этих фанатиков. Их сопротивление достойно наивысшей похвалы, ведь они остаются в подземельях, даже если мы их подрываем. Пока что я не видел ни одного пленного, хотя очень хочется лично взять кого-нибудь… Мне очень не хватает таких солдат. Буду пытаться сделать все, чтобы уничтожить противника, но, видит Бог, он достоин того, чтобы перед ним преклонялись или хотя бы ценили…»

Совершенно невероятная история произошла в первые дни войны на Северо-западном направлении. О подвиге советских танкистов под Рассейняем больше всего написали не наши доморощенные пропагандисты, а Эрхард Раус, тогда полковник и командир камфгруппы. Почти всю войну он провел на Восточном фронте, пройдя Москву, Сталинград и Курск, и закончил ее в должности командующего 3-й танковой армией и в звании генерал-полковника. Из 427 страниц его мемуаров, непосредственно описывающих боевые действия, 12 посвящены этому двухдневному бою с единственным русским танком.

Вот отрывок: «…единственная дорога, ведущая к нашему плацдарму, заблокирована сверхтяжелым танком КВ-1. Русский танк вдобавок сумел уничтожить телефонные провода, связывающие нас со штабом дивизии. Хотя намерения противника оставались неясными, мы начали опасаться атаки с тыла. Я немедленно приказал 3-й батарее лейтенанта Венгенрота из 41-го батальона истребителей танков занять позицию в тылу. Чтобы укрепить нашу противотанковую оборону, мне пришлось развернуть на 180 градусов находившуюся рядом батарею 150-мм гаубиц. 3-я рота лейтенанта Гебхардта из 57-го саперного танкового батальона получила приказ заминировать дорогу и ее окрестности. Приданные нам танки (половина 65-го танкового батальона майора Шенка) были расположены в лесу. Они получили приказ быть готовыми к контратаке, как только это потребуется.

Время шло, но вражеский танк, заблокировавший дорогу, не двигался, хотя время от времени стрелял в сторону Расейная. В полдень 24 июня вернулись разведчики, которых я отправил уточнить обстановку. Они сообщили, что кроме этого танка не обнаружили ни войск, ни техники, которые могли бы атаковать нас. Офицер, командовавший этим подразделением, сделал логичный вывод, что это одиночный танк из отряда, атаковавшего боевую группу «фон Зекендорф».

Хотя опасность атаки развеялась, следовало принять меры, чтобы поскорее уничтожить эту опасную помеху или, по крайней мере, отогнать русский танк подальше. Своим огнем он уже поджег 12 грузовиков со снабжением, которые шли к нам из Расейная…Все попытки обойти этот танк оказались безуспешными. Машины либо вязли в грязи, либо сталкивались с разрозненными русскими подразделениями, все еще блуждающими по лесу.

Поэтому я приказал батарее лейтенанта Венгенрота. недавно получившей 50-мм противотанковые пушки, пробраться сквозь лес, подойти к танку на дистанцию эффективной стрельбы и уничтожить его. Командир батареи и его отважные солдаты с радостью приняли это опасное задание и взялись за работу с полной уверенностью, что она не затянется слишком долго… Неожиданно кто-то предположил, что танк поврежден и брошен экипажем, так как он стоял на дороге совершенно неподвижно, представляя собой идеальную мишень. (Можно представить себе разочарование наших товарищей, которые, обливаясь потом, несколько часов тащили пушки на огневые позиции, если бы так оно и было.) Внезапно грохнул выстрел первой из наших противотанковых пушек, мигнула вспышка, и серебристая трасса уперлась прямо в танк. Расстояние не превышало 600 метров. Мелькнул клубок огня, раздался отрывистый треск. Прямое попадание! Затем последовали второе и третье попадания.

Офицеры и солдаты радостно закричали, словно зрители на веселом спектакле. «Попали! Браво! С танком покончено!» Танк никак не реагировал, пока наши пушки не добились 8 попаданий. Затем его башня развернулась, аккуратно нащупала цель и начала методично уничтожать наши орудия одиночными выстрелами 50-мм орудия. Две наших 50-мм пушки были разнесены на куски, остальные две были серьезно повреждены. Личный состав потерял несколько человек убитыми и ранеными. Лейтенант Венгенрот отвел уцелевших назад, чтобы избежать напрасных потерь. Только после наступления ночи он сумел вытащить пушки. Русский танк по-прежнему наглухо блокировал дорогу». Далее Раус, как о крупной стратегической операции, рассказывал, что он только не предпринимал, чтобы покончить с русским танком. Он даже ухитрился отобрать у своего коллеги Зекендорфа, ведущего бои за плацдарм, необходимые ему зенитные 88-мм орудия. Он несколько раз высылал группы саперов диверсантов. Он даже танковую атаку предпринял – только чтобы отвлечь внимание русских и выкатить зенитки на прямую наводку.

И только после нескольких прямых попаданий разворотив его броню, пишет далее Раус, «наши «давиды» вскарабкались на поверженного «голиафа» в напрасной попытке открыть башенный люк. Несмотря на все усилия, его крышка не поддавалась. Внезапно ствол орудия начал двигаться, и наши солдаты в ужасе бросились прочь. Только один из саперов сохранил самообладание и быстро сунул ручную гранату в пробоину, сделанную снарядом в нижней части башни. Прогремел глухой взрыв, и крышка люка отлетела в сторону. Внутри танка лежали тела отважного экипажа, которые до этого получили лишь ранения. Глубоко потрясенные этим героизмом, мы похоронили их со всеми воинскими почестями».

Четверо танкистов, имена которых мы не знаем до сих пор, двое суток воевали, пусть не с танковой группой, но чуть ли не с половиной немецкой танковой дивизии. На их счету за сутки боя 12 грузовиков, 4 противотанковые пушки, 1 зенитное орудие, несколько поврежденных танков, а также несколько десятков убитых и умерших от ран немцев. Это само по себе выдающийся результат, учитывая тот факт, что до 1944 −1945 года в подавляющем большинстве даже победных боев наши потери оказывались выше немецких.

Но это только прямые потери немцев. Косвенные — потери группы Зекендорфа, которая, отражая советский удар, не могла получить помощь от группы Рауса. Соответственно, по той же причине потери нашей 2-й танковой дивизии были меньше, чем в случае, если бы Раус поддержал Зекендорфа.

Однако, пожалуй, важнее прямых и косвенных потерь людей и техники стала потеря немцами времени. Вермахт 22 июня 1941 года на всем Восточном фронте имел всего 17 танковых дивизий, в том числе в 4-й танковой группе — 4 танковые дивизии. Одну из них и держал в одиночку КВ. Один день промедления одной дивизии — очень много в условиях, когда немецкие танковые группы наступали в высоком темпе, разрывая оборону РККА и устраивая ей множество «котлов».

Из-за таких-то «казусов», как непредвиденный танк на дороге, одиночное орудие с единственным 19-летним солдатом, или одинокий дот, где последний пулеметчик предпочитает сдаче голодную смерть, весь стройный механизм плана «Барбаросса» полетел к черту. Простые и безымянные солдаты так начинали готовить победу над самой на то время сильной армией мира. Как написал Константин Симонов в «Живых и мертвых», «полной цены своих дел еще не знали тысячи других людей, в тысячах других мест сражавшихся насмерть с незапланированным немцами упорством.

Они не знали и не могли знать, что генералы еще победоносно наступавшей на Москву, Ленинград и Киев германской армии через пятнадцать лет назовут этот июль сорок первого года месяцем обманутых ожиданий, успехов, не ставших победой.

Они не могли предвидеть этих будущих горьких признаний врага, но почти каждый из них тогда, в июле, приложил руку к тому, чтобы все это именно так и случилось».

Максим Хрусталёв