Хотя на самом деле влюбленностью ни разу не страдал, свято веря, что соблазненные им девчонки, среди которых попадались довольно умные и сообразительные, и сами обо всем догадываются, потому что они - такие же, как он. Со временем такая модель поведения с девушками прочно вошла в его джентльменский набор и надежно хранила юношу от душевных переживаний, смятений и страданий, которые к его удивлению в общении с противоположным полом периодически испытывали его товарищи. Андрей считал это слабостью.
Он смутно догадывался, что в слове «любовь» есть некая необъяснимая тайна. Он, например, точно знал, что любил маму. Но это было совсем другое - особое, теплое и какое-то всеобъемлющее чувство к самому родному человеку.
Испытывать подобное к чужой девушке, пусть даже очень симпатичной, но озабоченной только собственным удовольствием, источником которого может быть он, Андрей считал нелепым.
Он не любил углубляться. Поверхностные отношения с женщинами были своего рода защитой территории, на которую могли допускаться только самые близкие люди.
… Они встретились случайно, когда Андрей сдавал документы на биологический факультет университета после окончания военного училища. Он не хотел быть военным - это не его стезя.
Скользнув привычным полуравнодушным взглядом по стайке девушек у окна, Андрей вдруг узнал в одной из них свою одноклассницу Марину. Она почти не изменилась с тех пор, как Андрей видел ее в последний раз: туго заплетенная коса, вьющиеся у висков пряди, огромные голубые глаза, строгая и серьезно углубленная в себя девушка.
Казалось, и вся она была строго-настрого заплетена в тугую косу, из которой невозможно высвободиться.
Но, увидев Андрея, «расплелась», как-то по-детски обрадовалась встрече, засияла, словно выпустила себя из рамок привычной сдержанности, разрешив себе отразиться в его родном веселом и детском взгляде. Андрей тоже обрадовался ей, как сестренке.
Они долго гуляли по городу, обмениваясь разнообразными впечатлениями и замыслами, которые в молодости кажутся такими важными вехами жизни, что скрывать их не имеет смысла. Детские воспоминания сблизили их, напомнили забытые ощущения и мысли давно минувших дней.
Маринка когда-то была отличницей, тем самым очкариком, к которым Андрей испытывал легкое презрение и недоумение. Они, эти сухие зубрилки, обитали в недоступном его пониманию неком глубоком ограниченном мире освоения всяческих наук, далеком от настоящей жизни. И больше всего на свете, ему казалось, они были озабочены тем, чтоб быть хорошими девочками и мальчиками.
Хорошим девочкам, как правило, нравятся хулиганы. Андрей именно таким и был, но Марина вспоминала его смутно - они жили в смежных дворах, но области пересечения их взглядов были случайны. Когда-то.
Но сейчас что-то изменилось - светлые, радостные воспоминания младенческого возраста человеческой души, где обитают главные наши сущности, растапливают в нас внутренние льдинки. И мы обнажаемся и становимся беззащитными и мягкими, как теплый воск. Детство - стартовая площадка нашего движения в мир, место, где мы чаще всего были собой.
Пока Андрей вдохновенно нес самую разнообразную ахинею, а Маринка восторженно внимала его речам, пытаясь сосредоточиться на их содержании, закон всемирного тяготения уже начал свою созидательную работу по сближению двух особей противоположного пола в некое нерасторжимое единое существо. Но они не сразу это поняли.
Невольно ассоциируя Маринку с самыми светлыми детскими воспоминаниями, Андрей как-то размяк внутренне, расслабился, открылся. И в то же время его неконтролируемый внутренний двойник уже по привычке мысленно ее раздевал.
А Андрей послушно вслед за ним представлял, как поцелует маленькую родинку на ее ключице, окунется в сладкий бархат так аппетитно выглядевшей кожи и проникнет в самую теплую глубину удовольствия, которое может подарить женщина.
Маринка в принципе мало походила на женщину: худенькие плечики, острые лопатки, просматривающиеся сквозь тонкую ткань легкого сарафанчика, очки в тонкой оправе на маленьком вздернутом носу. Женственной ее делали лишь мягкие округлости груди и бедер, угадывающихся в линиях длинного приталенного сарафана.
Вся она была какая-то игрушечно хрупкая, и к горячему мужскому желанию обладать ею примешивалось тонкое трепетное чувство жалости к ее восторженной чистоте, светившейся во взгляде огромных глаз, слышавшейся в голосе и угадывавшейся каким-то шестым чувством в каждом ее движении.
Андрей едва сдерживал желание прямо сейчас приголубить ее, погладить по спине или провести рукой по мягкому изгибу бедра. Он невыносимо жадно хотел этого, хотел и боялся спугнуть то удивительное внутреннее состояние, которое охватывало его, когда он украдкой взглядывал на родинку и небольшую ямочку у основания Маринкиной тонкой шеи, где кожа казалась особенно нежной, словно прозрачной.
Ему почему-то до боли хотелось дотронуться губами именно до этого места. И чем энергичнее он себя сдерживал, тем настойчивее и непреодолимее вырастало желание.
Но они только говорили и говорили, заплетая слова в бесконечную нить воспоминаний и наматывая круги поворотов по разветвленным лабиринтам городских улиц.